Астийский эдельвейс

Иллюзия была настолько полной, что хотелось протянуть руку и потрогать чудесный бутон. Казалось, от него исходил даже знакомый горьковатый аромат.

— Астийский эдельвейс! — прошептал ошеломленный Максим.

— Как вы сказали? Астийский эдельвейс? Так называется этот цветок?

— Так я его назвал когда-то. В честь наших астийских слоев. Но откуда такое четкое объёмное изображение? Око будто там, за окном.

— Это еще не всё, — прошептала Таня. — Смотрите дальше!

Пластинка будто снова ожила. Цветок стал медленно отходить в глубь пространства, голубой фон вокруг него окрасился в бронзово-красный цвет, замерцал, задвигался и в считанные секунды сгустился в строгую женскую причёску и заколотым в ней цветком. И сразу проступило лицо, шея, грудь.

Максим чуть не выронил пластинку из рук. Можно ли было не узнать этот профиль, эти необыкновенные черты лица, эту родинку на открытом плече? А девушка будто заметила их, повернулась в их сторону. Легкий румянец залил ей лоб и щеки. Тревожной тенью взметнулись вверх ресницы. Знакомые сполохи зеленых лучей вырвались из глаз.

И снова изображение сдвинулось с места. Прекрасная незнакомка сместилась вдаль, в сторону, так что солнце било теперь прямо ей в лицо, но она даже не опустила глаз, стоя в полный рост в густой, по колена траве, всего в двух шагах от них, отделенная лишь рамкой диковинной пластинки.

Максим стоял, не шелохнувшись, не переводя дыхание, боясь хоть одним движением прервать эту неожиданную встречу с Нефертити Она почти не изменилась с тех пор, как он видел ее в последний раз, перед отъездом в институт.

Время словно не коснулось ее прошло мимо, не тронув ни одной черточки в лице, фигуре. Только прическа стала другой, да что-то новое появилось в выражении глаз, точно кто обидел ее или огорчил очень уж неприятным известием.

С грустной улыбкой смотрела она на Максима и Таню, будто прощаясь перед дальней дорогой, и все отодвигалась и отодвигалась от них, а за спиной у нее, на фоне чистого безоблачного неба постепенно вырисовывалось, заполняя все пространство, какое-то огромное сооружение в виде тора. Верхняя часть этой громады почти сливалась с небесной синевой, а ниже, у земли, по всему периметру её неясно проступали очертания кругов, ромбов, сферических треугольников. И вся эта мозаика будто струилась в знойном мареве, то делаясь отчетливой, рельефной, то словно погружалась в недра тора, еле просвечивая сквозь его сияющую голубизну.

Издали трудно было понять, что это, красивый орнамент или детали сложной конструкции? И вообще — что могла значить эта панорама? Где и когда были отсняты такие кадры? Или пластинка играла роль электронно-лучевой трубки и показывала то, что происходило сейчас, в эту самую минуту, только где-то в другой стране, в других широтах?

Не успел Максим подумать обо всем этом, как один из кругов вдруг вспыхнул, засветился, покрылся бегущими бликами. И девушка, будто спохватившись, поспешно шагнула к тору встала возле светящегося круга и, прижав руку к груди, опустила голову на грудь.

— Смотрите, смотрите! Она прощается, сейчас все кончится, — быстро зашептала Таня.

Но он не слышал ее, не мог слышать, прикованный к взгляду незнакомки. В нем было теперь лишь отчаяние и боль. И две слезы, обгоняя одна другую, покатились по бледным щекам. Но, может быть, это только показалось ему.

Потому что незнакомка быстро отвернулась, коснулась рукой светящегося круга и сразу вся пластинка озарилась голубым пламенем, брызнула искрами, вскипела сплошным морем огня, и тут же погасла, снова став холодной безжизненной пластмассой.

— Всё! Так было и у меня, — сказала Таня. — Теперь надо подождать. Минут через двадцать все повторится сначала.

Максим осторожно положил пластинку на стол и сел, обхватив лицо ладонью:

«Все повторится сначала… Значит, просто фильм, ожившая фотография прошлого, еще один механизм неведомых пришельцев. Только механизм! Ну, что же…» — он крепко потер лоб, поднял глаза на Таню:

— Как это могло попасть к вам?

— Не знаю. Я нашла пластинку три дня назад. Захотелось взглянуть на свой рисунок и вот…

— Вы нашли его на той самой странице?

— Да. И сначала не придала большого значения. Мне не сразу пришло в голову поднести ее к свету. А когда увидела все это, можете себе представить… Неужели это она? Она сама заходила сюда?

— Она сама? — Максим невольно усмехнулся своим мыслям — А вы уверены, что она действительно существует?

— Как — действительно существует? Я же видела!

— Я тоже видел, даже говорил с ней. Но все приписывают это галлюцинациям, игре воображения. А один большой ученый, Антон Дмитриевич Платов, мой начальник, считает, что все такие «видения» возникают как следствие особых излучений или особого состояния мозга, подвергшегося излучениям.

— Это как же? Значит, на самом деле…

— Значит, на самом деле мы видим и ощущаем то, чего просто нет, а если и было, то давным-давно, скажем, несколько тысяч, даже миллионов лет назад. Так получилось у меня, у вас, у дяди Степана…

— Нет! Этого не может быть!