Весь день Эльдарион провёл в саду — традиционном месте встреч и разговоров в летнем Лориене. Больше всего на свете принцу хотелось увидеть владыку, на одной из прогулочных тропинок и, возможно, завести разговор. Но это казалось таким невозможным. Он никогда не осмелится подойти к такому эльфу, и тем более заговорить. Что вообще мог сказать маленький омежка этому великолепному древнему и почти всесильному властителю? Поэтому принц мечтал хотя бы издалека просто увидеть эрегионского правителя, что за эти дни превратился в его наваждение и идол. Однако не в этот день, ни в следующий Эльдариону не повезло. В саду он иногда видел нолдор в темно-синей форме, они держались вместе и обособленно, но король среди них ни разу не появился. Отца, кстати, тоже давно не было видно.
— Адар совсем не выходит из совещания? — сказал Эльдарион с легкой печалью Артанису, когда тот присел к нему на скамью возле дворца.
— Не знаю. Переговоры идут сложно, они что-то обсуждают часами. Мне показалось, что Эрегион решил выставить дополнительные пункты в договоре. Ты скучаешь? Хочешь, заглянем в зеркало?
— Да, конечно! Твои предсказания всегда такие верные!
В ласковых глазах старшего омеги мелькнула хитринка. Они отправились во внутренний запрятанный дворик, окутанный плотными зарослями терновника. Найти это место можно было только пройдя через жилые комнаты Артаниса. Белокурый эльф изящно подхватил под узкую руку серебряный кувшин, и они в торжественном сосредоточении спустились по каменным ступеням в тенистый уголок, пронизанный невесть откуда льющимся рассеянным светом. Прямо посредине стоял постамент из глыбы осадочного валуна, а на нем стояла резная мраморная чаша.
Артанис подошёл первым. Сверкающая струйка зачарованной воды ударилась о гладкие стенки и разбилась на миллиарды бриллиантовых бликов. Артанис провёл рукой над поверхностью, шепча заклятие, и когда волны сошли на нет, жестом пригласил Эльдариона подойти ближе. Принц заглянул в волшебное зеркало. Несколько долгих минут он видел только своё отражение. Но вдруг поверхность зарябила, по ней поплыли круги и зигзаги. Фигура юного эльфа в отражении изменилась. Его лицо стало суровым и спокойным, фигура стала широкоплечей и мускулистой, обнажённой по пояс. Вместо самого себя Эльдарион увидел грациозного и статного владыку Эрегиона. И вмиг осознал одно: это он, это ему суждено до последнего вздоха. Он все глядел, затаив дыхание в волшебное зеркало, вцепившись с силой в каменные борта. Помимо фигуры Келебримбора, за его спиной была какая-то светлая тень, ещё мгновение и он разглядел бы лицо. Но это оказалось всего лишь отражение Артаниса, стоявшего рядом. Принц облегченно выдохнул. Но отражение быстро помутилось, вновь пошло зябкой рябью и пропало.
— Эльдарион, милый! Что ты увидел? Расскажи! Что-то страшное было? На тебе лица нет! — забеспокоился Артанис, и приложил тонкую руку на холодный лоб принца, который никак не мог теперь отдышаться.
— Нет, я видел только лишь лицо и фигуру, — отозвался шёпотом белый, как полотно, принц.
— Возможно, это твой суженный. Кто-то знакомый? — спросил с интересом Артанис.
— Не знаю… думаю, я ещё с ним не знаком, — подобрал Эльдарион определение наиболее близкое к правде.
— Значит встреча не за горами! Как же он выглядел? — взгляд Артаниса был как обыкновенно спокоен и мудр. Это участие и такие желанные слова придали принцу храбрости. Он хотел признаться родственнику, уверенный, что тот сохранит его чувства в тайне, испросить его совета. Но так и не смог назвать благословенное имя. Оно казалось теперь Эльдариону священным, словно могущественное заклинание, которое нельзя произносить вслух, чтобы не разгневать прекрасное божество, которое его носит. А до́лжно несмело шептать это имя в исступлении только в стенах храма валар, где бы оно звучало серебряным звоном наравне с именами великих стихий Арды.
— Темноволосый альфа, очень красивый эльф, — с придыханием сказал юный принц.
Переполненный восторгом, смутным страхом и предчувствиями любви Эльдарион всю ночь не мог уснуть. Впервые в жизни он придавался искушению представлять, как мог бы целовать его этот сильный и суровый альфа, с какой интонацией он бы называл его по имени, как бы он смотрел на него жарким от любви взглядом.