Atacarme (СИ)

До самого рассвета он блуждал среди камней, пытаясь снова услышать пудровый запах, звал его, просил хотя бы назвать имя, умолял о прощении. Так и не найдя бедного пленника, Арагорн, только-только взошло солнце, отправился в свой лагерь. И смутная тоска выстилала ему дорогу. Словно лишился он великой драгоценности, словно за эти короткие минуты он успел всем сердцем полюбить своего неожиданного любовника, и оставил среди дымящихся руин Барад-Дура половину обнаженного сердца.

* * *

Пленник, пока человек отвлёкся, на самом деле использовал тени, чтобы скрыться с глаз насильника. Под их покровом он схватил остатки одежд и побежал, спотыкаясь, к грядам гор. Мышцы окаменели, ноги не слушались и были ватными, как будто кости в них растворились. Он попеременно падал в пепельную грязь, полз, раздирая колени, снова вставал и бежал. Очередной раз подвернув стопу, беглец добрался лишь до большого, как целая пещера, сегмента рухнувшей башни. От внутреннего перенапряжения он даже смог заколдовать вход своего убежища на невидимость, и это при том, что магии совсем в нем не осталось.

Омега перевёл дыхание, судорожно глотнул воздух. Он привалился головой к стене, подождал, когда спадёт дрожь. И только его немного отпустило, он трясущимися руками, на ощупь пошарил по внутреннему карману изорванной в клочья котты. Руку кольнуло. Вместо маленькой бутылочки со спасительным зельем, что уничтожает все неприятные особенности таких дней, в его руках была лишь зелёная и мокрая стеклянная крошка. Он уронил голову на колени и обнял руками ноги. Ему было плохо. Очень плохо. Близость с насильником не принесла ему удовлетворения, он контролировал себя, не позволял природе взять верх. А сейчас, несмотря на колоссальное моральное истощение и травмы, он жаждал, чтобы человек вернулся и снова взял его.

Ещё два дня. Нужно продержаться ещё только два дня.

Человек и правда пришел. Он и отряды гондорцев снова искали под завалами пленников. Арагорн угрюмо бродил между обломками чёрной башни, но не смотрел ни на мертвых, ни на живых. Светло-голубые глаза пытливо разглядывали каждый булыжник. Он искал омегу. И не знал, что стоит в десяти шагах от навала, где сам вчерашний любовник метался под зачарованной пеленой от болезненной жажды. Запахи альф сводили эльду с ума, особенно этот аромат, резкий, хмельной и хвойный. Запах человека, который последним покрыл его.

Омега хотел выбраться из укрытия, припасть к широкой груди, раздвинуть ноги и умолять взять его. Он готов был сейчас в жгучем вожделении насадиться на острые каменные осколки, торчком стоявшие в пещере или отдаться последнему орку. Но вместо этого лишь закусил до крови губу, чтобы не застонать, и как бы он не был горд, вошёл в своё тело собственными пальцами. Он забился в тяжёлом оргазме и снова припал к стене. Жалость к себе и унижение всколыхнули давно забытое страшное прошлое, где альфы совсем не церемонились с ним, сношали, как хотели, а потом выставляли за двери, как продажного и блудного. Так было до того, пока он не встретил истинного. Как бы он хотел сейчас, очутиться в тёплых родных объятиях возлюбленного, он бы спас его и защитил. Но человек был прав. На половине континента бушевала война. Они не виделись несколько месяцев, не было ни единой возможности вырваться. Может любимый уже давно в чертогах Судьбы. Слёзы отчаяния, стыда, сломленной гордости и страха за свою любовь полились из драгоценных глаз.

Самоудовлетворение все же принесло короткую, но такую желанную передышку. Омега некоторое время смог спокойно наблюдать за воинами, не сгорая в пылу страсти.

Отряд к вечеру покинул черную местность. Арагорн одарил руины последним долгим взглядом, полным печали, и отвёл коня к проложенной среди гор пепла и обломков дороге. Омега выбрался наружу, огляделся, попытался сориентироваться. Но местность кругом стала неузнаваема, да и перед глазами вновь мутно алела красная пелена. Как бы ни хотелось тотчас покинуть это место, он понимал, что далеко не уйдёт. И он заполз обратно в своё укрытие, снова сжался в уголке, готовясь переждать ещё одни страшные сутки. Но вдруг услышал шорох крыльев высоко в небесах.

Через пару мгновений до слуха донесся парный удар когтей о каменную крошку. И лёгкий, едва уловимый, шелест — наездник спешился.

Ещё до того, как омега определил запах, до того, как услышал приближение шагов, сердце уже бешено забилось счастьем. А потом ветер принёс такой родной и любимый аромат.

Он вышел из-под обломков плит и бросился в объятия истинного. Темноволосый эльф целовал его залитое кровью, перепачканное сажей и соленое от слез лицо, приговаривая: «Живой, живой, о, Эру! Я так боялся опоздать!»

Он снял тяжёлый плащ темного сукна, и набрасывая на плечи возлюбленного, увидел как на его коже расцветает мерзким многолапым пауком чужая метка. Он коснулся отметины, отдернул руку, словно обжегся. Затем обхватил ладонями лицо возлюбленного.

— Что… что случилось? — строго спросил альфа.