Все изменилось, когда Борис услышал нарастающее жужжание авиационного мотора. Появился немецкий аэроплан, похожий на свободно парящего в небе голубя. Соответствует названию[105], ничего не скажешь. Впрочем, несмотря на внешнюю схожесть с вполне мирной птицей, своими повадками самолет напоминал скорее хищного ястреба. Он кружил над молчаливой долиной, словно высматривал себе добычу. Белый флаг с красным крестом, развевавшийся над селением, вряд ли привлек его внимание. Пилота больше интересовала дорога – не идут ли по ней войска, за которые, как видно, летчик принял ездовых. От аэроплана отделилась и быстро понеслась к земле темная точка.
– Бомба! – истошно завопил кто-то, и все бестолково забегали, не зная, куда деваться.
У перевязочного пункта полыхнуло. Взметнулся столб огня и черного дыма. Раздался грохот, чувствительно тряхнув землю.
Показалась вторая точка, так же стремительно летевшая вниз. В селении началась паника. Ездовые, побросав поводья, кинулись врассыпную. Раненые, кто мог ходить, и медперсонал носились взад-вперед в поисках подвала, погреба или другого укрытия. Кто сам передвигаться не мог, отползал. Один такой ползун забился под телегу, наивно думая, что та в состоянии спасти его от разрушительного взрыва. Единственный человек, старый фельдфебель сверхсрочной службы, сумел сохранить хладнокровие. Он стоял посреди шоссе и палил из винтовки по наматывающему круги самолету. Борис, растерянно глазевший по сторонам, не придумал ничего лучшего, как подойти к этому фельдфебелю и просто стоять рядом, поглядывая в небо. Ложились ли в цель пули старого вояки, с уверенностью сказать нельзя. Это же не птица, которую если не убить, то хоть подранить можно. А немецкий летчик невозмутимо продолжал свое дело, сбрасывая бомбы одну за другой.
Тем временем на дороге показалась коляска, запряженная парой лошадей. В коляске сидели двое. Один почти лежал, глубоко завалившись на сиденье, другой – солдат с повязкой санитара – поддерживал его и одновременно правил. Ехали совершенно спокойно, будто вокруг была тишь да гладь и в небе не летал вражеский аэроплан, грозивший скинуть очередную бомбу прямо им на головы. Борису показалось, что неторопливый бег лошадей и спокойная, сосредоточенная стрельба старого фельдфебеля были единственно разумным поведением в обстановке всеобщей истерии. Чего, спрашивается, скакать без толку, коль скоро укрыться от бомб все равно некуда? Нужно просто взять себя в руки, отрешиться от происходящего и действовать так, будто ничего особенного не происходит.
Коляска неспешно подкатила к перевязочному пункту. К ней никто не вышел. Кругом царила паника, сопровождаемая беспорядочной беготней. Видя такое дело, Сергеевский сам направился к экипажу. Санитар, сопровождавший раненого, спрыгнул и вошел в занятую отрядом халупу. Приблизившись, Борис не без удивления узнал в привезенном полковника Комарова, которого счел погибшим.
– Андрей Николаевич! – всплеснул руками. – Да как же вас угораздило?
– Черт их знает, прострелили как-то, понимаешь, – хмуро проворчал полковник и сморщился от боли.
Через мгновение вернулся санитар, за которым шла сестра. Надо же, хоть кто-то не поддался панике. Здоровенные мужики бегают сломя голову, а хрупкая барышня преспокойно сидит на перевязочном пункте. Вздрагивает ли она при каждом взрыве?
Комаров посмотрел на нее из-под бровей.
– Не боитесь, сестра?
Словно иллюстрируя вопрос полковника, неподалеку еще раз громыхнуло.
Она улыбнулась натянуто, но со всей приветливостью, с какой может улыбаться красивая женщина:
– Боюсь, конечно. Только ведь все равно никуда не спрячешься. Можете ли вы сами дойти до перевязочной? А то наши санитары все куда-то разбежались.
Борис помог раненому сойти с повозки. Вдвоем с санитаром завели его в дом. Сестра сноровисто, со всем присущим ей умением обработала рану. Из соседнего помещения вышел старичок в белом халате. Как оказалось, это был старший врач, также продолжавший трудиться, невзирая на бомбежку.
Ранение Комарова оказалось пустяковым. Просто потерял много крови, ослаб, потому и двигаться не мог без посторонней помощи. Кажется, он и говорил-то через силу, поскольку лишь с благодарностью смотрел на сестру, не произнося ни слова.
– Как вас зовут? – за него спросил Борис.
Та скромно потупила взор:
– Катя.
– Вы очень смелая, Китти. Спасибо вам…
Немецкий аэроплан вскоре улетел, так и не сумев причинить особого вреда. Понемногу все успокоились, возвращаясь к обычной, размеренной жизни.
Комарова уложили, напоив чаем и коньяком. Но стоило полковнику немного прийти в себя, как он засобирался в дорогу:
– Надо ехать дальше. Обстановка не позволяет. Нельзя расхолаживаться… Нам с вами, Борис Николаевич, так и не довелось нормально поговорить. Все бои, все бегом… Есть ли какие-нибудь известия? Вы ближе к штабам, должны быть в курсе. Что происходит в верхах?..