Отец неделю как вернулся в Кронштадт из Либавы, где заканчивалась подготовка Второй Тихоокеанской эскадры к отплытию; он собирался приехать в Петербург на днях, но я больше не мог ждать. Я обязательно должен был повидать папу, показать ему последнее письмо, написанное ещё живым Андреем. Сказать, что теперь я всё знаю, всё понимаю: и горе брата, и причину его, отцовского, стремления уехать подальше, куда угодно – на Аландские острова, в Гапсаль, в Гельсингфорс… Лишь бы не быть в доме, где умирала его жена и моя мама; лишь бы пореже видеть меня, невольного виновника нашей семейной трагедии.
Пассажиров по осеннему времени и плохой погоде было мало, и те все набились в салон на носу; на палубе остались я и двое чиновников Морского ведомства. Они разговаривали вполголоса, и я слышал иногда сквозь грохот корабельной машины казённые обрывки: «циркуляр министерства, оклад жалованья, превышение бюджета».
Я бездумно смотрел в бурун винта за кормой: кипящая белая дорожка рвалась на отдельные пузыри и напоминала Млечный путь, который исчезал в тумане неизвестности и опустошения.
Так прошла половина дороги; я здорово продрог, но не хотел в душный салон; морведовцы тоже не уходили, продолжая бесконечный и скучный, как урок латыни, разговор. Внезапно пароход заревел басом надрывно, будто заблудившийся в тумане слон; испуганно зазвенела рында, и тут же дискантом ответил свисток – совсем недалеко, саженях в двадцати, показался маленький колёсный пароход, идущий встречным курсом. Мы едва на столкнулись; чиновники возмущённо замахали руками:
– Это «Микроб»!
– Точно, из Чумного форта. Куда в такой туман? Ещё чуть – и катастрофы не миновать.
– Может, случилось что? Очередной медик помер от опытов?
Про Чумной форт ходили мрачные слухи: там изучали заразные болезни, страшные эпидемии, что было связано с огромным риском, и смерти персонала не были редкостью; посещение его было строго запрещено, деятельность окутана тайной; сообщение с Большой Землёй – только посредством принадлежащего лаборатории пароходика, того самого «Микроба».
Я невольно прислушивался к разговору, надеясь узнать что-либо новое, но чиновники пересказывали друг другу всем известные слухи. Я заскучал, и вдруг…
Капитан «Зари» по причине непогоды или иной изменил обычному маршруту – мы забрались значительно севернее. Вдруг сквозь туман вылез мрачный силуэт: будто замок некоего злобного морского разбойника или храм хтонического древнего божества. Всё ближе и ближе, всё чётче выступал из марева – и наконец сбросил туманный плащ и предстал перед изумлённым взором.
Сложенное из гигантских гранитных блоков основание, выше – серая стена из камней, будто вытесанных титанами; бойницы – как пустые глазницы колоссального черепа многоглазого морского чудовища. И всё это было покрыто чем-то осклизлым, зелёным, невыносимо противным, будто соплями и рвотой пополам.
Словно некий монстр покинул преисподнюю, выстроил здесь себе гнездо и только ждал подходящего момента, чтобы вырваться из каменного заточения и пожрать солнце, воздух, весь наш мир…
Мне стало не по себе.
Атмосферу нагнетала чудовищная вонь гниющих водорослей или ещё чего-то; даже морведовцы притихли и как по команде вытащили белые носовые платки размером с небольшой флаг – будто капитулировали.
– Неужто форт Брюса? – прогнусавил один, уткнувшись в платок.
– Точно, он, – ответил второй.
Я, признаться, был поражён; не подозревал, что есть такой. Да ещё и названный в честь одного из самых загадочных сподвижников Петра Первого.
Давно уже исчез за кормой форт, показался остров Котлин, сверкнул внезапный солнечный луч на куполе Кронштадтского морского собора; а в памяти всё не исчезал мрачный образ чудовищного сооружения.
Дверь казённой квартиры открыл незнакомый матрос в заляпанном кухонном переднике поверх формы.
– А где Лобов? – назвал я фамилию папиного вестового.
– Нету таких, – хмуро ответил незнакомец, – тебе чего?
– Я приехал к отцу, инженер-капитану Ярилову.
– И таких нет. Здеся капитан второго ранга Зинченко проживают.
Я растерялся. Как так? Неужели перепутал этаж или парадную? Но нет: обои те же, и медный персидский кувшин в углу… Это квартира отца.
– Прекратите шутки, мне не до них, – сказал я строго, – или надо обратиться к Семёну Семёновичу?
– К кому? Путаешь, паренёк.
– К помощнику коменданта Кронштадта, мы с ним дружны. Вот окажетесь на гауптвахте, друг мой, сразу память вернётся.
Матрос будто сдулся и начал нервно теребить грязный передник:
– Да что вы, барин, зачем так? Мы вчерась въехали, а до нас жил какой-то инженер, да. Вот и послание я на почту собирался отнесть, они просили, да не успевши.
Я забрал письмо; оно было адресовано не мне, тётке. Но это не остановило меня: нервно надорвал конверт, пробежал сухие строки с распоряжениями по хозяйству и пояснениями о переводе денег. Не сразу увидел ещё один листок, подписанный «Николаю».
Всего восемь строчек.