В корпусе наподобие лодки появляется фигура аэронавта: это Ярилов. На нём кожаный шлем и очки в половину лица; он машет рукой в меховой перчатке. Механик кивает и убирает тормоза-колодки из-под четырёхколёсного шасси; самолёт прыгает вперёд и катится по дощатому помосту, расположенному под наклоном. Прытко набирает скорость и наконец срывается с кормового среза. Зрители охают: тяжело нагруженный аппарат (под корпусом подвешен большой ящик) едва не зарывается в воду, но в последнюю секунду задирает нос и, натужно гудя, постепенно набирает высоту. Вот уже сажень над водой, две, пять; аэроплан облетает крейсер, покачивает крыльями на прощание и направляется к японскому берегу.
– Ура! Браво! Слава храбрецам-лейтенантам, покорителям неба!
Аэронавты не слышат; они уже далеко, и путь их опасен и труден.
* * *– Высота?
Николай едва перекрикивает тарахтение моторов; Серафим понимающе кивает, склоняется над прибором и отвечает:
– Тысяча двести метров по анероиду.
Позади самая трудная часть пути – горный хребет Кисо. Внизу – долина Канто; медленно проплывают зеркала рисовых чеков; крестьяне, услышав рёв в небе, задирают головы в широкополых шляпах и, падая на колени, принимаются истово молиться.
– Ямато-но ороти вернулся! – кричат они в ужасе.
– За дракона принимают, – кивает Ярилов, – оно и хорошо. Пока полиция спохватится, пока телеграфируют в столицу – мы уж доберёмся.
Эх, разве можно говорить вслух о своих надеждах, когда совершаешь невозможное? Пара журавлей появляется со стороны солнца и бросается на самолёт.
Что это, почему? Может, они обезумели от страха, встретив невиданного грохочущего гиганта? Или отважные птицы защищали своё гнездо? Возможно, их направил небесный создатель этой земли, сам Идзанаки?
Птицы врезаются в пропеллер; горячие брызги бьют в лица аэронавтов. Аппарат кренится, воет; бешено летит навстречу земля…
В последний момент пилоту удаётся выровнять аэроплан; посадка очень жёсткая, трещит и отрывается правая плоскость, зацепившаяся за дерево; словно гитарные струны, с визгом рвутся стальные расчалки. Шасси принимает первый удар – аппарат подпрыгивает, пролетает ещё десяток саженей, вновь бьётся о землю; с треском ломаются стойки колёс; самолёт встаёт на нос, на миг замирает, словно обелиск самому себе – и с ужасным грохотом опрокидывается на спину.
Из перебитого бензопровода капает на раскалённый картер мотора…
* * *