Атака вслепую

– В бой некого отправлять было! – вмешался в разговор, перебив товарища, еще один разведчик.

– Вот-вот, – продолжил первый, – проверки начались. Из всех штабов проверяющие нахлынули. Санитаров понагнали откуда-то. Бани новые в лесах возвели. Заставили весь личный состав раз в неделю обязательно мыться и одежду прожаривать.

– Всех переодели, белье заменили полностью, а кому и форму целиком, – снова перебил товарища второй разведчик.

– Бани работали без остановки круглыми сутками, – не унимался первый боец, одновременно наливая чай в кружку Егора, – мытье и стирка первым делом были. Через день проверки на вшей. Землянку заставили наизнанку вывернуть и порядок навести. Мы все гнилье пожгли да выкинули. Всю солому прошлогоднюю выскребли.

– Теперь у нас красота тут! – снова влез в разговор второй.

– И попробуй забаловать! – теперь перебил его первый. – Штабные проверяют жестко. Если что не так, то в штрафной грозят отправить. Но пока обошлось.

– И кормить лучше стали! – добавил второй разведчик.

– Это точно! Короче говоря, было объявлено наступление по всем фронтам против антисанитарии и вшивости! Добавили нам витаминов и велели блюсти чистоту! – подтвердил его слова первый.

– Так что мы теперича чистые, сытые и живем в комфорте! – протянул третий солдат, все время молчавший, улыбавшийся и смотревший в сторону Егора добрыми глазами человека, искренне радовавшегося возвращению в строй своего боевого товарища. – Ох, гимнастерка у тебя, брат Егор, хороша! – позавидовал он. – Нового образца, со стоячим воротничком! И погоны на ней ладно сидят! Загляденье!

– А мы все в старье ходим. И погоны, что недавно всем выдали, кое-как сами приладили, – добавил к его словам не унимавшийся первый боец.

– О, Егор, друг! – послышался со стороны входа радостный выкрик сержанта Панина, старого товарища и сослуживца Щукина с того самого момента, как он прибыл во взвод разведки около года назад, завершив свое первое лечение в госпитале, куда попал после ранения.

Худой и высокий, с широкой улыбкой на лице, обнажившей полный рот крепких зубов, он смотрел на Егора с добротой в глазах, как смотрят на дорогих и близких людей. Таковых во взводе полковой разведки оставалось немного. Помимо Панина и Щукина набиралось едва ли семь бойцов, кто составлял костяк подразделения и служил в нем с самого формирования. Подавляющее число разведчиков к этому времени уже сгинули где-то возле передовых укреплений противника, на подступах к ним или числились пропавшими без вести, не вернувшись из рейдов в глубь обороны врага.

– С возвращением, брат! – протиснулся к Егору Панин, широко расставив для объятий свои огромные руки, созданные, казалось, только для того, чтобы обнимать дорогих друзей или скручивать взятых в плен гитлеровцев.

Сидевшие возле Щукина разведчики начали отодвигаться в стороны, чтобы освободить место для прохода вперед своего сержанта.

– А мы думали, что уже не вернешься к нам. На повышение пойдешь, в штабе осядешь. Будешь к нам с комиссиями приходить, – затараторил Панин, прижимая к себе Егора, словно родного брата, и продолжая сыпать шутками.

– Да как же я без вас, – сказал Егор, поддаваясь объятиям старшего по званию и одновременно одного из самых близких своих друзей.

– И то верно, – сказал сержант, искренне радуясь возвращению парня.

Постепенно разведчики, что были в помещении, начинали выходить из землянки, собираясь и отправляясь кто в наряд, а кто еще куда, для выполнения каких-либо обязанностей. Когда внутри остались только Панин и Щукин, к ним присоединился старший сержант Каманин, также служивший во взводе больше года и фактически ставший когда-то первым его бойцом.

– Егор, с возвращением в строй, братишка! – совсем не по уставу начал он, расплываясь в добродушной, не свойственной ему, при всей его служебной строгости и жесткости, улыбке.

Старые друзья крепко обнялись, словно не виделись всего не один месяц, а год.

Только сейчас, сидя в жарко натопленном помещении землянки, Егор заметил, что оба его друга до сих пор не снимали с себя ватников, а теперь начали делать это одновременно, будто бы ждали именно такого момента, когда окажутся наедине, без посторонних, возле вернувшегося из медсанбата товарища.

– Ну ничего себе! – протянул Егор, откашливаясь и едва не захлебываясь последней ложкой каши, что успел достать из опустевшего солдатского котелка, увидев на обнажившихся гимнастерках друзей сияющие новенькие медали «За Отвагу».

Заметив его взгляд, оба сослуживца отвели в сторону глаза, не то от смущения, не то от еще чего-либо, чего стеснялись или просто не хотели ему сказать.

– Молодцы! – искренне обрадовался за своих сослуживцев Егор и добавил: – Наконец-то стали награждать! Сколько же можно было затягивать. Столько дел было сделано. Обещали награждать, а все никак.

Панин и Каманин молчали и неловко переглядывались между собой, будто не знали, с чего продолжить беседу с другом. Наконец, плотно сжав губы и нахмурившись, старший сержант снял с груди свою медаль и положил ее перед Егором, сказав:

– Это – твоя!