Атаманова казна

Я молчал от удивления. Голос принадлежал несомненно старому шаману, с которым я немало времени провёл в сибирских улусах, в период своей неспокойной юности. Я надоедал ему с разными расспросами и по мере сил пытался выудить у него секреты шаманского ремесла, за что и был прозван им ровно так, как сейчас ко мне обращался этот ворон.

– Это ты, Дондум-оол? Как ты меня нашёл? А ты меня видишь?

– Ццэ… сто лет бы тебя не видеть, дурак. Ты умнеть когда начнёшь, э? Говори, зачем звал.

Действительно, время было сейчас дорого, в сторону сантименты.

– Такое дело, Дондум-оол: мне немного умереть нужно, на время. А потом заново стать живым. Ты можешь мне помочь?

– Ха, дурак… – качнул башкой ворон, -Сам разве не умеешь?

– Боюсь, что не смогу потом вернуться в своё тело. Мне нужна помощь, Дондум-оол. И прошу, не зови меня больше так.

Ворон наклонился вперёд, выпушив зоб, и зло каркнул.

– Дурак ты и есть. Зачем мне тебе помогать, ну-ка, расскажи?

– Сейчас ты поможешь мне, когда-нибудь я помогу тебе, только позови. Мне нужна твоя помощь. – кисло закончил я. Если этот вредина не захочет помочь, тогда мне придётся уходить на нелегал, потому что искать меня начнут всерьёз.

– Смотри ты, помощь ему нужна. – Ворон косил на меня оценивающе, словно размышлял или прислушивался к чему-то.

В палату зашла санитарка, неся в руках металический поднос со снаряжёнными шприцами. Не замечая ничего странного, она прошла к окну и закрыла фрамугу, после чего подвинула к кровати стул, намереваясь устроиться тут надолго.

– Вон! – приказал я, и санитарка сжав виски руками с негромким стоном быстро вышла из палаты.

– Ладно. Я помогу тебе… начинающий.

В этот раз умирал я красиво. Выгибаясь и заходясь в агонии, с пеной у рта и закатыванием глаз, чему свидетелем была перепуганная до полусмерти сиделка. Потом началась стандартная суета – врачи, доктора, адреналин, непрямой массаж сердца (что с моими ранами едва-ли было легче прямого), искусственное дыхание и прочие мерзости. Ну и ничего не добились, понятное дело. Накрыли мой истерзанный кадавр простыней, и в панике помчались к аппарату – докладывать Глебу. Чуть позже началась вторая серия: явился сам Глеб с ведомственным специалистом по прикладной медицине, и недолго о чем-то шептались у тела. Я на это время удалился подальше, ну их обоих, таких нервных и чувствительных, вдруг заподозрят неладное. Наблюдал за ними через окно, устроившись рядом с вороном, сидевшим на ветке дерева. Специалист поковырялся с моими глазами, послушал стетоскопом и потыкал иглами мою бренную оболочку в разных местах, после чего развёл руками – всё, мол. А Глеб сомневался. Зачем-то осмотрел помещение через какое-то стёклышко, затем вызвал всех врачей и персонал, и велел засесть за объяснительные и рапорта, пообещав всем весёлую ночку. С сиделкой и санитарами, которые по неграмотности не могли родить объяснительные, побеседовал лично, каждому уделив до получаса времени в соседнем кабинете. Наконец, уже ближе к ночи, вся эта свистопляска завершилась, и моё тело санитары укатили в мертвецкую, в подвал. Следом туда спустился и караул, сурово встав у дверей морга. Какие почести…

Караул эти двое несли по одному, меняясь через два часа: пока один боец бдил на посту, второй дрых в комнате сторожа, наверху. В первый час ночи только-что вставший на смену караульный стал проявлять нервозность, робко озираться и трусливо смотреть по углам. Наконец, когда я надавил на него сильнее, осторожно открыл замок двери мертвецкой и заглянул внутрь. Дальше можно было не ждать, я отчётливо представил себе его бьющееся в страхе сердце, и мысленно стиснул рукой, брезгливо ощущая горячий, конвульсивно дёргающийся, плотный и скользкий кусок чужой мышцы в плёнке. Брр… замри уже. Тело часового мягко осело на пол. А я завис над своей беспомощной оболочкой, лежащей на деревянной каталке, и попытался забраться внутрь. Не получалось ровным счётом ничего. Ничего, кроме невнятного отвращения… почти остывшие холодные мясо и кости. Давай же, Дондум-оол, твой черёд…

– Кэрр! – громко раздалось рядом и чёрная птица сев у изголовья с силой долбанула мой череп в лоб своим мощным клювом.

От боли я дёрнулся, мгновенно восстановив ментальную связь с телом и тут же был вобран им внутрь. Воссоединение двух составляющих моего «Я» ознаменовалось ужасным хриплым вскриком, запустившим в работу лёгкие и биение сердца. Да уж, архинеприятные ощущения, доложу вам.