Атаманщина

Демонизация образов атаманов Семенова, Унгерна и Анненкова помогала большевикам замалчивать собственные преступления. Можно вспомнить, что в одном только Семиречье к июню 1919 года, по оценке колчаковской администрации, красные партизаны вырезали до 10 тыс. казахов. А в Приамурье красные уничтожили тысячи оседлых ороченов, поддержавших атамана Семенова. Как отмечает А.Г. Тепляков, в одном из документов правительства ДВР расправа над ороченами элегантно объяснялась тем, что «…семеновская политика вовлечения туземцев в гражданскую войну погубила целые селения оседлых орочен».

А за поддержку белых, по данным того же Теплякова, Хамниган-Бурятский хошун Агинского аймака осенью 1920 года был разгромлен красными партизанами Нестора Каландаришвили: три его сомона полностью опустели, в двух других из 6 тыс. жителей осталось менее 200 чел. Остальные бежали в Монголию, но многие оказались убиты, и их тела валялись непогребенными еще в марте 1921 г. В Бырцинском дацане и вокруг было подобрано более 70 трупов, в основном монахов, женщин и детей.

После занятия семеновцами Забайкалья Унгерн был произведен в полковники и назначен комендантом станции Даурия, где формировал Азиатскую конную дивизию из казаков, бурят и монголов. Он чувствовал себя, в свою очередь, достаточно независимо от Семенова. На допросе в Троицкосавске 27 августа 1921 года Роман Федорович показал, что «себя подчиненным Семенову не считает. Признавал же Семенова официально лишь для того, чтобы оказать этим благоприятное воздействие на свои войска». Унгерн учитывал, что популярность коренного забайкальского казака Семенова в Забайкалье не сравнима с его собственной. Никакими особыми военными подвигами время, связанное с пребыванием барона в Даурии, ознаменовано не было. По окрестностям лишь ходили слухи о творившихся там бессудных казнях и о том, что трупы расстрелянных, зарубленных или удавленных выбрасываются в сопки на съедение бродячим собакам. Неслучайно уже с весны 1918 года имя Унгерна исчезает со страниц семеновских мемуаров и появляется вновь только в связи с походом Азиатской дивизии в Монголию.

Л.В. Вериго ставил Унгерна выше Семенова: «Отличаясь выдающейся храбростью, а также безупречной честностью – это в полном смысле бессребреник, Унгерн соединял в себе полное нежелание кому-либо подчиняться и одновременно с этим был чрезвычайно суеверный человек. Не проходило дня, чтобы ему лама (бурятский священник), а таких в забайкальских полках много, не гадал на бараньей лопатке (особый способ гаданья), и, если лама нагадал ему плохо, то никакими приказаниями, ничем Унгерна в бой невозможно было послать, но если лама нагадал хорошо, то Унгерн совершал что угодно и шел на самое рискованное дело.

В полную противоположность Семенову, Унгерн – женоненавистник, и до 1919 года – полный девственник, но в отношении спиртных напитков Унгерн тоже полная противоположность Семенову, насколько Семенов мало пил, настолько Унгерн был алкоголиком. В чем они сходились – это только в полном неумении разбираться в окружающих людях. Сам по себе Унгерн, мрачный и замкнутый, никогда, конечно, никому не льстил, но себе лесть считал за правду. Возражений никогда никаких не терпел, противоречий тоже, и всякого хоть раз ему противоречившего – уже ненавидел. Сам не желая подчиняться, требовал себе полного подчинения, и никогда не разбираясь с обстоятельствами дела, раз ему показалось, что поступили не так, как ему хотелось, он немилосердно избивал палкой, называемой «дашур» (это особая полицейская палка монголов и китайцев), и, зачастую, настолько серьезно, что избитых им относили в лазарет на несколько дней. Он не считался ни с годами, ни с занимаемым местом, а просто или бил, или порол. Все расправы, что особенно нехорошо, производились им только по докладу двух-трех лиц, которым Унгерн верил, хотя и это оказалось до поры до времени, так как одного из них – именно Лауренца – он расстрелял, а двух просто прогнал – братья Еремеевы.

Семенову он не верил, то есть не верил в его способности (в этом отношении он был прав), зачастую в лицо, а зачастую – открытыми телеграммами называл его просто дураком или ругал матерной бранью. О подчинении он не хотел и слышать, и это началось сразу же после его удаления в Хайлар. В общем, что делал Унгерн, никто не знал, как никогда никто не знал, что формирует Унгерн, сколько у него людей, на какие средства, куда он пошел воевать – все это было никому не известно. Столкновения Семенова с Унгерном начались уже после занятия Читы, и особенно после того, как Семенов привез к себе Машу, которую Унгерн не переваривал.

Вначале Унгерн начал нанимать для отряда на службу монголов, но потом сношения с монголами завел самостоятельные, хотя его сношения ограничились только привлечением к себе их на службу, и называемая Монгольская бригада – была детищем Унгерна.