Атаманщина

По мнению Д.Р. Касаточкина, «Унгерн рассматривал реквизиции, исходя из собственных (порой специфических) представлений о дозволенном. Согласно его пониманию изъятие необходимых средств на борьбу (даже у невиновных) являлось не преступлением или военной добычей. Барон оценивал это как способ борьбы с большевиками и спасения гибнущей России. Видя, как какой-нибудь состав пушнины вывозится за границу из погибающей страны, чтобы наполнить золотом чей-то бездонный карман, Унгерн считал, что он сам использует данный груз более благородно. Таким образом, мнение о том, что Унгерн ненавидел «своих» куда сильнее, чем большевиков, имеет основание». Таким же образом пытались «восстановить справедливость» и другие атаманы Гражданской войны. Но подобная «борьба за справедливость» разлагала колчаковский тыл и фактически помогала красным. Унгерновцы конфисковывали как деньги, золото и драгоценности, так и большие партии товаров, которые потом продавали в Маньчжурии по бросовым ценам. А упрямившиеся пассажиры рисковали лишиться не только имущества, но и жизни.

Видно, Унгерн основательно достал каппелевцев своим своеволием. Бывший начальник 4-й Уфимской дивизии генерал-майор Павел Петрович Петров так передает в мемуарах свои безрадостные впечатления от встречи с семеновцами и унгерновцами: «Вооруженные силы атамана Семенова к моменту прихода каппелевцев ни по количеству, ни по качеству не представляли надежной опоры его власти. Неудачи под Иркутском, крушение фронта на востоке отразились и на них в сильной степени. В штабе у него считали, что на 20 января было около 7200 штыков и 8880 шашек, а за месяц до 20 февраля разбежалось 2700 штыков и 1900 шашек, причем насчитывали в оставшихся надежных только около 2000 штыков и столько же шашек. Из всех оставшихся сил азиатская конная дивизия барона Унгерна, стоявшая в районе ст. Даурия, представляла собой скорее угрозу для власти, чем опору, так как барон был ни с кем не считавшийся, своего рода военный авантюрист. Его в Чите называли соловьем-разбойником на пути в Харбин.

Семеновцы и каппелевцы подчинялись общему командованию в лице ген. Войцеховского, как командующего Дальневосточной армией, и главному командованию в лице атамана Семенова. Предполагалось, что в Чите для управления всеми армейскими вопросами будет один штаб, почему командующий армией считался одновременно начальником Штаба Главнокомандующего. Но все же оставался как бы другой штаб – помощника атамана по военной части – генерал-юрист Афанасьев и, кроме того, начальник личной канцелярии атамана Власьевский. Через этих приближенных атаман развил такую систему назначений, наград и чинопроизводства, что окончательно развратил военнослужащих. Всякий, кто хотел и умел, мог добиться производства за неведомые заслуги. Войцеховский добивался, чтобы всякие награды делались по его представлению, но все это обходилось. Атаман на словах охотно соглашался с доводами Войцеховского, а на деле все шло, как раньше. Были такие недоразумения, что давали повод думать, как будто атаман не понимает пределов своей власти и не считается с военными узаконениями.

В апреле месяце Войцеховский оставил свой пост. Его место занял генерал Лохвицкий. Положение не изменилось. Лохвицкий также не мог закрывать глаза на попустительства со стороны атамана, допускаемые им для прятавшихся за его спину приятелей. На этой почве часто возникали недоразумения. Не мог он допустить и особого положения для барона Унгерна и его контрразведки, когда получались сведения о беззакониях в Даурии и даже о преступлениях…

Серьезной работы для подготовки тыла к сопротивлению не производилось. Ей сначала мешал барон Унгерн, безраздельно властвовавший в районе Даурии, а затем политическая игра атамана. Барон Унгерн в середине октября покинул свое насиженное гнездо на ст. Даурия, возможно, недовольный атаманом, и двинулся походным порядком в пределы Внешней Монголии».

Унгерн продолжал задерживать проходившие через станцию поезда и брал из них все необходимое для дивизии по своему усмотрению. Это вызывало недовольство каппелевцев. Впрочем, подобным «самоснабжением» в Гражданскую войну занимался не он один, тем более что боеприпасы и продовольствие от атамана Семенова поступали в дивизию нерегулярно.

Но кое-кто из каппелевцев сказал об Унгерне и доброе слово. Так, уже упоминавшийся генерал Владимир Александрович Кислицын вспоминал: «Из Борзи моя дивизия перешла на станцию Даурия, где я сменил части барона Унгерна. С бароном Унгерном я близко познакомился еще тогда, когда жил на ст. Борзя. Он часто приезжал ко мне в своем поезде. Мы много дружески беседовали с ним. Это был честный, бескорыстный, неописуемой храбрости офицер и очень интересный собеседник. В Даурии я сдружился с ним еще больше. Бывало, он сидит у меня до тех пор, пока не придет моя жена, или кто-нибудь из дам. При их приходе он тотчас же старается встать и попрощаться: терпеть не мог женщин. Безумно смелый человек, он страшно стеснялся дам.