Атаманщина

«В мае месяце Унгерн ушел походом на север. Я тоже должен был по его приказанию принять участие в походе. Но как-то ночью… он дважды палкой ударил меня по груди и спине, называя меня фамилией «Павильцев» (очевидно, барон, возможно, под действием наркотиков, перепутал Ивановского со своим ординарцем. – Б. С.

). У меня показалась кровь горлом, наутро поднялась температура. Когда он меня увидел, то мое крайне нервное возбуждение и пылающее лицо заставили его предположить, что у меня тиф и он велел остаться в Урге в распоряжении Жамболона. Планы побега много раз мы обсуждали с Вольфовичем. Это был единственный человек, которому я доверял. В начале июня он уехал за 800 верст, получив в интендантстве большую сумму денег по вымышленному докладу о возможности подкупа китайских войск. В случае побега мы должны были заехать за ним. В начале июня, когда уже не было в Урге Унгерна, Войцеховичу удалось отправить из Урги и Сипайлова в отряд к Унгерну. В ту же ночь он вызвал автомобиль (автомобилями кроме Унгерна мог распоряжаться только он). Бензин у нас был спрятан верст на 800. С шофферами Аркадием Ефимовым (с женой) и Дворжаком выехали на восток. Поехали не прямо, а сначала мы должны были заехать за Вольфовичем и взять его с собой. Ехали дня 3–4. У Вольфовича пробыли дня 3, разыскивая керосин, т. к. бензина не хватало. Поехали на север на Буир. Бензина не хватило, запрягли в автомобиль верблюдов. С Буира ехал я с Войцеховичем и Коковиным на лошадях, а из Хайлара с Заплавным. Денег мне на дорогу дал Вольфович 100 долларов».

По прибытии в еще «белый» Владивосток Ивановский службу свою у Унгерна благополучно скрыл и попытался заняться адвокатской деятельностью. 25 мая 1923 года он был арестован советскими властями по обвинению в службе в штабе Унгерна. Вскоре его выпустили под подписку о невыезде, а 21 октября 1925 года дело прекратили. Кстати сказать, при службе у Унгерна, а потом во Владивостоке Ивановский называл себя Кириллом Ивановичем, чтобы его родственники, находившиея в Советской России, не были репрессированы. Но после ареста он назвал свое подлинное отчество. На допросе в ОГПУ Владивостока 25 мая 1923 года Ивановский заявил: «По предъявленному мне обвинению… виновным себя не признаю и объясняю: во всей этой истории я являюсь скорее потерпевшим, чем обвиняемым, так как встретиться с Унгерном и прожить с ним хотя бы несколько дней хуже вечного наказания».

Показания Ивановского подтвердили Арон Михайлович Мариупольских, Василий Александрович Александров, Михаил Яковлевич Кашин, Владимир Константинович Вахмистров и другие свидетели. Они сообщили, что Ивановский прибыл в Ургу осенью 1920 года вместе с Александровым и остался в городе, не получив своевременно документы в консульстве. Они также подтвердили, что Ивановский попал на службу к Унгерну не по своей воле, военной формы не носил, а какой он имел чин, им неизвестно. По словам свидетелей, он работал при штабе в качестве чиновника. Ивановский спас еврейскую семью Мариупольских, достав им в штабе охранное удостоверение. Александров прямо заявил, что благодаря предупреждению и заступничеству Ивановского он не был расстрелян. По его словам, Ивановский был единственным человеком в штабе Унгерна, который помогал всем преследуемым. Свидетели высоко ценили человеческие качества и помощь Ивановского.

Затем Ивановского арестовывали в 1927 и 1941 годах. Последний арест УНКГБ Москвы и Московской области произвело 25 июня 1941 года в поселке Красный Бор под Москвой. Кириллу Николаевичу предъявили обвинение в том, что он во времена правительства Керенского состоял членом Казанского совета рабочих и солдатских депутатов, в 1918–1921 годах служил в контрразведке в Министерстве внутренних дел правительства Колчака, вел активную контрреволюционную деятельность и с оружием в руках боролся против Советской власти. Следствие утверждало, что он в семнадцатом-двадцатом годах был секретным сотрудником Управления Госохраны МВД Колчака в Омске. Постановлением Особого совещания при НКВД СССР от 28 ноября 1941 года за активную борьбу против Советской власти в период Гражданской войны Ивановского осудили к высшей мере наказания – расстрелу. Его перевели из Подмосковья в Омск, в тюрьму № 1. Там 26 августа 1942 года вновь осудили по статье 58—6 к высшей мере наказания – расстрелу. Но расстрелять не успели – через четыре дня после оглашения второго расстрельного приговора, 30 августа, Ивановский умер в тюрьме. В 1989 году его полностью реабилитировали.