Атаманщина

Барон был своеобразным романтиком, жил во власти каких-то отвлеченных идей. Фантастической мечтой его было восстановление павших монархий мира: он хотел вернуть Ургинскому Богдо-Гегену его царственный трон в Монголии, восстановить династию Цин в Китае, Романовых – в России, Гогенцоллернов – в Германии. В этом смысле он безнадежно плыл против течения. Выступи он на много лет позже – он, вероятно, имел бы больше шансов на осуществление своей политической программы.

Унгерн был злейшим врагом коммунистов и социалистов и считал, что Запад – Европа – одержим безумием революции и нравственно глубоко падает, растлеваясь сверху донизу. Слова «большевик» и «комиссар» у Унгерна звучали всегда гневно и сопровождались обычно словом «повесить». В первых двух словах заключалась для него причина всех бед и зол, с уничтожением которой должны наступить на земле мир и благоденствие. Барон мечтал, что народится новый Аттила, который, выкинув лозунг: «Азия – для азиатов», – соберет азиатские полчища и вновь пройдет по Европе, как Божий бич, дав ему вразумление и просветление. Вероятно, барон и готовил себя для роли этого нового Аттилы…

Унгерн был жесток в своей антибольшевистской борьбе: немало людей отправлено им на тот свет. Со слов окружающих его, можно заключить, что у него не было «любимчиков» и с виновными он поступал круто. Он не заботился о материальных благах для себя, имел простые привычки; был до крайности требователен в отношении дисциплины, не допуская ни малейшего отступления от нее. Но был также и чрезмерно доверчив, чем иногда злоупотребляли его сподвижники. Поэтому бывали случаи, что только лишь по оговору кончали людей, совершенно не виновных ни в чем (характернейшая деталь: «доверчивость» Унгерна простиралась лишь на сферу обвинений людей в большевизме и прочих грехах, за которые полагалась смертная казнь. Думаю, на самом здесь речь идет отнюдь не о доверчивости. Просто барон действовал по старому доброму принципу – лучше расстрелять (зарубить, повесить, сжечь живьем и т. д.) на десять человек больше, чем на одного меньше».

Итак, вторгнувшись в Монголию, Унгерн достиг наивысшего успеха в своей военной карьере – захватил Ургу и очистил Монголию от китайских оккупантов. Он получил в свое распоряжение достаточное количество оружия и боеприпасов, а также пополнение из числа русских жителей Монголии, что позволило удвоить численность Азиатской дивизии. Кроме того, были сформированы вспомогательные монгольские отряды. Монголия представляла практически неограниченные возможности по мясному довольствию, конскому составу и фуражу. Она представляла собой удобный плацдарм для вторжения как в российское Забайкалье, так и в китайскую Маньчжурию, предоставляя барону выбор между двумя стратегическими направлениями дальнейших действий. На короткое время Унгерн стал одним из главных героев эмигрантской прессы, еще не осведомленной о том терроре, который он практиковал.

Всем этим Унгерн был обязан успешной операции по захвату Урги и последующему разгрому основных китайских сил в Монголии. Но был ли он главным и единственным архитектором этих громких побед? Все, известное нам, позволяет серьезно усомниться в этом.

Среди лиц, близко стоявших к Унгерну, совершенно не проясненными остаются фигуры различных начальников штаба Азиатской дивизии. Вот что пишет военный врач, оренбургский казак Николай Михайлович Рябухин (Рибо): «…Начальник штаба Унгерна и мой друг, бывший юрист К.И. Ивановский, сказал мне, что как он понял из нескольких касающихся меня замечаний барона, своими прямыми и точными ответами я на время спас себе жизнь». Из этого мимоходом оброненного замечания следует, что Ивановский был человеком, которому Унгерн доверял и с которым делился своим мнением насчет других людей, однако нет никаких данных, что он реально участвовал в планировании военных операций. В мемуарах полковника М.Г. Торновского приведены другие инициалы Ивановского – К.Н. И они-то являются правильными. Как выяснил внучатый племянник Ивановского, казанский исследователь Игорь Маркелов, обнаруживший следственные дела бывшего начальника штаба Азиатской дивизии, Кирилл Николаевич Ивановский родился 11 мая 1886 года в Казани в семье известнейшего богослова девятнадцатого века – профессора Казанской духовной академии Николая Ивановича Ивановского. Как вспоминала его внучка Е. Матяшина, «Кирилл был юристом-адвокатом. Вместе с чехами ушел из Казани в Сибирь. Был адъютантом генерала фон Унгерна, который увел казачью сотню в Маньчжурию. Находился в Китае, вернулся во Владивосток и работал там уже при советской власти. К нему туда приехала жена Юлечка Верещагина вместе с сыном Викентием и дочерью Наташей. После самоубийства жены около 1925 г. (в действительности в 1919 году. – Б. С.) Кирилл переехал в Подмосковье к дяде Вадиму Ливанову, тот помог ему устроиться. Кто-то донес, что Кирилл был в штабе Белой Армии. В 1937 г. его схватили и расстреляли».