Атаманщина

На складах фирмы Бидерман находились всевозможные товары (особенно пушнина), свыше чем на миллион долларов, но наличных денег не было. Жена Носкова не знала, где они спрятаны. Восемь дней пытали Носкова, вскоре он превратился, по заявлению палачей, в «мешок с костями». Его жгли раскаленным железом, пороли, подвешивали за пальцы к потолку, пороли… Сидевшие вместе с ним в подвале рассказывали, что через несколько дней на спине несчастного была каша, – от шеи до пят мясо болталось кусками. После пыток приносили его в бессознательном состоянии, раскачивали за ноги и руки и бросали на дно подвала, в котором были неубранные трупы замученных ранее людей. Вскоре мухи положили личинки в изрубленное мясо несчастного, завелись личинки-черви. Вся спина шевелилась. На восьмой день Носков сошел с ума. Но даже в сумасшествии не сказал, где спрятаны деньги. После смерти Носкова стали распродавать по дешевке пушнину фирмы Бидерман. Шкурку тарбагана продавали за 23 цента. Оставшиеся дома Носкова (добрый десяток) ликвидировались Сипайловым, были «проданы» местным коммерсантам, причем отказаться от покупки означало попасть в подвал комендантства. Говорят, что когда Сипайлов донес барону о своей неудаче с Носковым, барон закричал: «Вешай себе дома на шею. У тебя пятнадцать тысяч отчисления (третья часть, полагавшаяся нашедшему преступника), внеси их, а дома забирай». Тело Носкова было выброшено в мусорную кучу, причем жене, на просьбу о похоронах, было отвечено Сипайловым: «Если хочешь валяться рядом – бери».

Здесь замечательнее всего диалог Унгерна с Сипайловым. Так пахан обыкновенно разговаривает со своей проштрафившейся шестеркой, которой теперь приходится отвечать «по понятиям». Чувствуется, что взаимоотношения между чинами Азиатской дивизии и ее начальником были сродни тем, что существуют в воровской шайке между рядовыми уголовниками и главарем. Недаром тот же Волков подметил, что за Унгерном «идут или уголовные преступники типа Сипайлова, Бурдуковского, Хоботова, которым ни при одном правительстве нельзя ждать пощады, или опустившиеся безвольные субъекты, типа полковника Лихачева, которых пугает, с одной стороны, кровавая расправа в случае неудачной попытки к побегу, – с другой стороны – сотни верст степи, 40-градусный мороз, с риском не встретить ни одной юрты, ибо кочевники забираются зимой в такие пади, куда и ворон костей не заносит».

Еще один характерный пример – судьба фабриканта, старика Гордеева, в короткий срок наладившего работу в Урге кожевенной фабрики, обеспечившей Азиатскую дивизию сапогами и кожаным обмундированием. После того как производство наладилось, Гордеева обвинили в «сокрытии» 2500 долларов и повесили прямо на воротах фабрики!

Замечу, что примерно так же позднее большевики поступали с иностранными концессионерами, пытавшимися пожать плоды нэпа. Концессионеры завозили новое оборудование, налаживали производство, а когда наступало время получать прибыли, то концессию власти расторгали, придравшись к несоблюдению условий. Правда, концессионеров все-таки не казнили, хотя порой и арестовывали.

Многие из беженцев еще в Урге обратили внимание, что у большевиков и Унгерна много общего: нелюбовь к богатым, презрение к собственности, ставка на террор. И это притом, что большевиков барон считал своими главными врагами, и они платили ему той же монетой.

И.И. Серебренников, бывший колчаковский министр, в своей книге «Гражданская война в России: Великий отход» дал развернутую характеристику Унгерну и его деятельности в Монголии: «Один из начальников штаба барона Унгерна (речь может идти об Ивановском или Войцеховиче. – Б. С.

) рассказывает о нем:

«Бог его знает, когда он отдыхает и спит. Днем-то за разными делами, то ездит по мастерским, то следит за учением и муштровкой казаков. А ночью объезжает все караулы, норовя приехать невзначай, в самые захолустные и дальние. А то вдруг среди ночи требует доклада по делам, какие и в ум не придут. Вот тут и разворачивайся, как знаешь! Ведь он шалый, и в «раже» теряет голову, ничего не разбирает…»

Окружающие барона имели все основания считать его не совсем нормальным человеком. Его любовь к одиночеству, скрытность, молчаливость, некоторые странности… внезапные вспышки безрассудного гнева говорили о неуравновешенности его натуры. В нем текла кровь его далеких предков – рыцарей-крестоносцев, жила вера в сверхъестественное, потустороннее; он как бы принадлежал минувшим векам; был суеверен, всегда совещался с ламами, ворожеями и гадателями, которые даже сопутствовали ему в его походах во время Гражданской войны. В дружеских беседах он нередко упоминал о своих предках пиратах.