Атаманщина

Наиболее подробно об Ивановском написал уже знакомый нам Б.Н. Волков, причем в обеих версиях своих мемуаров – как под своей фамилией, так и под фамилией Голубев. В голубевской версии он утверждал: «Когда прибыли в Ургу, то штаб отвел Унгерну лучшую квартиру, ранее занимаемую евреями… Унгерн, узнав об этом, отправил весь штаб на крышу, а в приказе отдал, «что глупее людей, как у него в штабе, он нигде не встречал»… Жить в квартире не стал, а приказал себе поставить юрту, в которой и жил до выхода из Урги… Разогнав свой штаб за отвод ему бывшей еврейской квартиры, Унгерн нажил себе новую заботу. Ему нужен был начальник штаба. Барон Тизенгаузен, в одной из бесед с Унгерном, узнав, что ему нужен был начальник штаба, сообщил, что знает хорошего человека, и назвал фамилию. Проживавший в Урге беженец, присяжный поверенный К.И. Ивановский, был несказанно удивлен, когда получили из штаба Унгерна бумажку с приказанием явиться в штаб. Вечером того же дня он прибыл в штаб. В помещении штаба был полумрак, холод, единственная свеча слабо освещала присутствовавших…

Услышав фамилию, Унгерн спрашивал его, не «жид» ли он или поляк? Ивановский заверил его, что он настоящий русский, и в подтверждение своих слов, как лучший аргумент для доказательства того, что он был русским, привел тот факт, что его отец был профессором Казанской духовной академии. Успокоившись, что перед собой имел настоящего русского человека, Унгерн спросил Ивановского, какое он получил образование, грамотный ли он и умеет ли писать. По-видимому, ответы Ивановского показались ему удовлетворительными, и он был доволен, но взял свечу и начал ею обводить вокруг лица Ивановского, желая его рассмотреть, а особенно глаза, которым Унгерн придавал громадное значение. Когда он проделал манипуляцию со свечей несколько раз, Ивановский, не выдержав, рассмеялся, улыбнулся и Унгерн. Он поставил свечу обратно и приказал Ивановскому явиться на другой день утром в штаб и захватить с собой бумаги, карандашей, ручку, чернила, так как у него ничего не было закуплено…

Утром на следующий день Ивановский явился в штаб. Как только он вошел, Унгерн попросил у него денег. Растерянный Ивановский достал из кармана последнюю 5-долларовую бумажку и скрепя сердце передал Унгерну. Унгерн, взяв бумажку, потребовал больше. Окончательно растерявшийся и сконфуженный Ивановский пояснил Унгерну, что у него больше не было денег, а достать в незнакомом городе он не мог. Унгерн, поняв, в чем дело, бросил ему 5-долларовую бумажку, выругал его и сказал, чтобы он нашел мешок с золотом и дал ему из него денег. Ивановский нашел мешок с золотом под кроватью Унгерна, пересчитал наличность, составил акт, о чем и доложил Унгерну. Вместо благодарности Унгерн вновь его назвал дураком и сказал, что и без «дурацких актов» будет знать, кто украдет у него.

Вступив в должность начальника штаба, Ивановскому с первых же дней не повезло. Унгерн приказал сформировать ему подобие штаба и быстро сам же его ликвидировал… Да фактически работы в штабе было и не так много, ибо Унгерн вообще не любил бумажной волокиты… Главная работа у него сводилась к гауптвахте, где его неоценимому помощнику, Сипайлову, коменданту Урги, было много работы».

Выходит, что эпизод с предоставлением Унгерну «не той» квартиры под штаб был связан с неподходящей национальностью ее уже убитого к тому времени хозяина, и к Ивановскому никакого отношения не имел. Однако все равно остается неясным, легенда это или достоверный факт. Также непонятно, был ли эпизод с 5-долларовой банкнотой очередной байкой на тему нежелания Унгерна считать деньги, или этот эпизод сам Ивановский рассказал Волкову.

Надо учитывать и то, что в рукописи, написанной под фамилией Голубев, равно как и в материалах под фамилией Пономарев, Волков помещал многие сведения, в правдивости которых он был не вполне уверен. А порой даже забывал отредактировать текст, поскольку у него почти рядом встречаются сведения о том, что Ивановский к моменту прихода Унгерна уже жил в Урге и что он на самом деле никого в этом городе не знал.