Ататюрк. Особое предназначение

Дебаты в Национальном собрании не представляли никакого интереса, и Кемаль появлялся там только в день открытия сессии.

Он продолжал поездки по стране, но время грандиозных встреч с народом прошло.

Да и не интеерсно ему все это, надо полагать, уже было.

Кемаль изнывал от безделья, и вся его жизнь сосредоточилась вокруг его знаменитого стола.

С молодости он очень ценил беседы с друзьями за бутылкой ракы и национальными закусками.

Начинаясь в 8–9 часов в бильярдном зале, эти встречи редко заканчивались раньше двух-трех часов ночи.

Все чаще Кемаль приглашал к себе историков, лингвистов и других ученых и подолгу беседовал с ними на интересующие его темы.

Как это ни печально, но все эти беседы сопровождались обильными возлияниями.

Более того, Кемаль непрерывно курил и, не докурив одну сигарету, бросал ее, чтобы тут же закурить другую.

Довольно часто он срывался и вел себя не совсем адекватно своему высокому положению.

Так, в написанном в сентябре 1934 года письме генералам Гамелену и Вейгану военный атташе Франции в Турции полковник Курзон сообщал о том, что «Гази переходит границы».

Если верить французскому дипломату, то у подчиненных Кемаля все большее раздражение вызывали «ежедневные оргии», которым он предавался в кругу собутыльников, а иногда и «нескольких женщин, будь то жены товарищей, или женщины из публичных домов, либо и те и другие одновременно».

Курзон описывал пребывание Ататюрка в Стамбуле в 1934 году и его ночные вылазки в «Парк Отель», фешенебельное заведение на берегу Босфора:

«Возвращаясь пешком с вечеринки около трех часов утра, — писал он, — я увидел у „Парк Отеля“ множество машин и полицейских.

Мне захотелось рассмотреть, что там происходит.

Мустафа Кемаль расположился в кресле, а рядом сидела венгерская дама, живущая в отеле, чей муж был в отъезде.

Он что-то быстро говорил ей, обняв за талию, а другой рукой поглаживая ее белокурые волосы.

Периодически он увлекал женщину на тур вальса.

С суровым видом и недобрым взглядом, без улыбки он совершал три или четыре круга, вцепившись в напарницу, нетвердо держась на ногах, а затем снова усаживался в кресло и пил…

Во время первого визита Мустафы Кемаля в „Парк Отель“ он бросает дерзкий вызов обществу.

Рядом с террасой „Парк Отеля“ находилась древняя мечеть, над которой возвышался величественный минарет.

До сих пор, когда муэдзин провозглашал свою молитву, музыка умолкала из уважения к нему, а, следовательно, останавливались и танцы.

Но когда гази, сидя со своим привычным ракы за столиком, услышал „Аллах акбар“ муэдзина, он недовольно поморщился.

— Как это не к месту, — сказал он. — Уберите минарет!

И минарет был снесен той же ночью.

Гази 53 года, это возраст, когда здоровье часто резко ухудшается у тех, кто хочет слишком многого от жизни».

Рассказ Курзона за исключением ряда деталей не вызвал бы особого удивления у соотечественников гази в Стамбуле.

Другое дело, что простое население не было шокировано чрезмерным увлечением Ататюрка вином.

Более того, оно восхищались простотой президента и его умением развлечься.

Понятно, что такая в высшей степени нездоровая жизнь сказывалась не лучшем образом на здоровье.

Однако Ататюрк стойко перенес и два сильнейших сердечных приступа, и продолжавшую его трепать малярию, и мучившие его в течение многих лет почки.

Сказывалось пребывание на воздухе (он много работал на ферме), езда верхом и плавание в море.

Но если совсем еще недавно он был способен провести за столом всю ночь, а утром отправиться на военные маневры, то теперь подобные подвиги давались ему с огромным напряжением.

Летом 1937 года признаки развивавшейся в нем смертельной болезни становились все заметнее.

Тем не менее….

— В свое время, — как-то сказал Кемаль, — я перечитал много книг. Хотел узнать, что говорят о жизни философы. Одни из них все видят в черном свете, говоря: «Раз мы в конечном счете превратимся в ничто, не может быть места счастью и радости во временном пребывании в этом мире». Читал я и другие книги, написанные более разумными людьми. Они говорили: «Поскольку нас ждет неизбежный конец, будем веселы и радостны, пока живем». По своему характеру я предпочитаю эту вторую философию жизни…

Судя по его образу жизни, даже в конце жизни Ататюрк понимал это изречение буквально.

«Он снова кутит», — отмечал Курзон в сентябре 1937 года.

Во время одного из праздничных вечеров, в котором участвовали балканские танцоры, он «вскочил и стал танцевать вместе с болгарами и югославами.

Затем он приказал своему министру юстиции станцевать одному перед двумя тысячами веселых зрителей».

Ататюрк продолжал бывать и в кафе, и на всевозможных выставках, и на морском берегу.

И где бы он ни появлялся, его всегда окружали огромные толпы желавших взглянуть на своего президента людей.

Не оставлял он своим вниманием и женщин, и французский военный атташе полковник де ля Вильнев не раз видел выходившего из номера «Парк-отеля» Ататюрка, где останавливалась молодая и красивая венгерка.

Несмотря на постоянное недомогание, он оставался все тем же Ататюрком, непреклонным и решительным