Когда призывавший мусульман на молитву муэдзин прервал его танец, уже через несколько дней вызвавшая неудовольствие президента мечеть по какому-то странному стечению обстоятельств была закрыта, а минарет снесен с лица земли.
И хотя официальной версией его разрушения было объявлено строительство важного объекта, мало кто сомневался в том, что истинной причиной его исчезновения послужило недовольство Ататюрка.
Впрочем, этот рассказ вряд ли что мог добавить ко всем тем бесчисленным легендам и сплетням, которые ходили об Ататюрке и его образе жизни по всей стране.
А он даже и не пытался хоть как-то скрыть его. И когда в один прекрасный вечер он зашел в какой-то ресторан выпить с приятелем ракы и его хозяин сразу же плотно закрыл шторы, Ататюрк тут же приказал ему снова открыть их.
— Пусть все видят, — спокойно пояснил он, — как мы едим и пьем ракы! Вся эта скрытность только увеличивает сплетни!
Всякий раз, когда он выходил на своей яхте, ее мгновенно окружало огромное количество лодок и катеров, и тогда он с бокалом вина в руке обращался к сидевшим в них людям.
— Друзья мои, — восклицал он, — этот напиток называется ракы. Я часто пью его, и сейчас я поднимаю мой бокал за вас!
Конечно, ничего страшного в бокале вина, выпитого вместе с пришедшими посмотреть на своего легендарного президента людьми, не было.
Беда заключалась в другом: несмотря на явные признаки болезни, Ататюрк и не думал бросать свои привычки и продолжал развлекаться подобным образом, проводя ночи напролет с друзьями.
Однако высыпавшая в декабре на его теле и приносившая ему большие мучения сыпь заставила его серьезно обратить внимание на свое здоровье.
Он отправился на минеральные воды в Ялова, и заведовавший клиникой Нихат Решат Белгер пришел к страшному выводу, что сыпь является признаком цирроза печени.
— Зуд, — осторожно подбирая слова, сказал он, — является признаком очень серьезной болезни, вызванной вашей едой и особенно питьем…
Понял ли его Ататюрк?
Конечно, понял, но от своих привычек не отказался.
Несмотря на постоянное напряжение и потребление ракы, мощный от природы организм Ататюрка до поры до времени выдерживал все нагрузки.
Но и ему, судя по дальнейшим событиям, наступил предел.
1 февраля Ататюрк отправился в Бурсу на открытие новой шерстеперерабатывающей фабрики.
Как и всегда, он произнес пламенную речь, а затем вернулся в Стамбул, где и продолжил свои ночные застолья в «Парк-отеле», куда к нему чуть ли не каждый вечер приходил Байяр.
Но уже очень скоро он почувствовал себя плохо.
У него поднялась высокая температура и началась жестокая лихорадка с пневмонией.
Целых две недели он приходил в себя, а едва поправившись, отправился в Анкару на заседание Совета Балканской Антанты.
В дороге у него пошла носом кровь, и лишь с огромным трудом врачам удалось остановить ее.
Это был еще один признак его смертельной болезни.
Опасаясь, как бы известие о его тяжелом недуге не повлекло за собой нежелательные повороты в политике западных держав, он запретил вызывать к нему иностранцев, и пока его пользовали только турецкие врачи.
Но положение ухудшалось с каждым днем, и Байяр уговорил его вызвать специалиста из-за границы.
Известный французский профессор Фиссенгер прибыл в Анкару и подтвердил поставленный президенту диагноз.
Цирроз печени в Турции неслучайно называли «он проглотил монстра», и всем посвященным в страшную тайну уже было ясно, что с этим монстром не справиться даже их непобедимому Гази.
Фиссенгер был краток.
— Вы, — безапелляционно заявил он, — были командиром во многих сражениях, но теперь командовать буду я!
И Ататюрку не оставалось ничего другого, как подчиниться.
Цирроз не был оппозицией, которую можно было запугать или запретить, это была сама судьба, а с судьбой бороться было бессмысленно даже ему.
Ататюрк повел умеренный образ жизни со специальной диетой и полным отказом от алкоголя.
Теперь он уже не обманывал врачей, выкуривая намного больше, чем ему разрешалось, и, выпивая тайком стакан ракы.
Страх смерти оказался сильнее непреклонной воли делать то, что ему хотелось.
Покой и диета сыграли свою роль, весной Ататюрк почувствовал себя намного лучше.
19 мая он посетил парад в честь своего прибытия в Мерсин и почти сорок минут простоял под обжигающим солнцем.
Конечно, он устал, но, когда адъютанты попытались поддержать его, он с презрительной усмешкой на крепко сжатых губах слегка оттолкнул их.
И те не обиделись на него.
Не мог же великий и непобедимый Гази явить свою слабость в присутствии боготворившей его армии!
Немного отлежавшись, Ататюрк отправился на юг, где в преддверии выборов в Хатае было сосредоточено около трехсот тысяч турецких солдат, призванных оказывать давление на Францию.
Тряхнув стариной, он провел инспекцию находившихся в Мерсине и Адане частей.
На этот раз он не произнес ни одной речи, но одно его присутствие подействовало на французов угнетающе, и они даже не сомневались в том, что он введет свои войска в Хатай.
Затем последовали не менее утомительные поездки в близлежащие города, с утра до вечера занятые встречами, обедами и разговорами.