Ателье [СИ]

Ее рука повисла в воздухе, шевеля пальцами. И схватившись за его, горячую, Даша, натыкаясь на спутника, пошла за ним мелкими шагами.

— Сюда.

Запахло краской, дунул по щекам и шее ветерок. Шаги звучали гулко, запах краски шел по пятам, вызывая в голове ощущение большого пустого пространства. Пару раз на поворотах Даша стукнулась локтем, тихонько ойкая. И, наконец, наступив Даниле на ногу, остановилась, когда остановился он.

— Открывай.

Открыла и сразу прищурилась, в глаза метнулся яркий, просторный свет от неоновых панелей на потолке. Помещение было пустым, только у ближней стены стояли в ряд три промышленные машины, крашенные серо-зеленой краской. Кое-где на углах краска облезла, открывая затертый от работы черный и серый металл. Перед машинами торчал похожий на спортивного коня, но с плоской широкой спиной, верстак, с привинченными на краях тисочками и прочими полезными приспособлениями.

— О-о-о, — сказала пораженная Даша, бросая руку Данилы. Быстро подошла к машинам, оглядывая отполированные деревянные поверхности, облезлые скругленные углы.

— Это же… Это скорняжная. Черт, а эта, любую кожу возьмет, как крепдешинчик! А тут? Это ведь пресс. Блин, а молоток какой! Дани! Дан-и-и!

И, повернувшись к нему, блестя глазами и зубами, кинулась, обхватывая за шею. Прыгнула, обвивая ногами распахнутую дубленку и, сползая вместе с ней, попросила, цепляясь:

— Скажи, скажи, что мне можно тут, на этом. Да?

— Сверзишься! Ну вот!

Смеясь, Данила стал поднимать Дашу вместе с дубленкой с пола. Кивнул:

— Можно. Для тебя и поставили. Да не скачи, коза!

Но Даша, вывернувшись, уже ускакала к огромной машине, села на полированный временем табурет, привинченный, как сиденье к школьной парте. И, пощелкав тумблерами, наклонила голову, слушая, как усиливается низкий рокот мотора.

— Дай! Дай скорее что-нибудь!

— Нету ничего.

— Шапку дай свою!

Схватила поданную Данилой пыжиковую шапку, откинула меховое ухо и сунула его под широкую лапку. Нажала педаль.

— Ууурррыр, — сказала машина, без усилия продергивая через себя толстый мех.

— Вваа, — Даша выдернула шапку, рассматривая прошитое насквозь ухо, — смотри! Берёт. Беррёт, ласточка!

— Дашка. Ты мне головной убор загубила.

— Тоже мне, убор, — рассеянно сказала Даша, складывая пополам второе ухо и толкая его под лапку, — разве ж красивые молодые Данилы ходят в таких уборах…

— Уууыырррыых, — натужно сказала машина, но справилась. Даша встала, вертя в руках шапку с задранным и прошитым ухом. Отвела руку, любуясь.

— Даничка, я тебе знаешь, какой летчицкий шлем отгрохаю, за три часа! Будешь не мужчина, а сплошной стимпанк! Или тебе эта дорога? Так я сейчас же распорю…

Данила сел на табурет и засмеялся, вытирая лоб.

— Не дорога. Я ее купил, когда с тобой хотел познакомиться. Галя сказала, что ты с югов, я думал, понравлюсь — солидный. Положительный такой.

Даша засмеялась:

— Странные вы тут. Миша тоже поначалу спрашивал нелепицы. А что, говорит, вам зачем вообще деньги, у вас там фрукты-море-сады, ешь не хочу, рыбу лови. Потом удивлялся, чего это мы хотим отопления центрального зимой, у вас, мол, юг, нафига батареи. Такое впечатление, что я не из Крыма, а из Атлантиды понаехала. Одни легенды и сказки.

— Ты ему разобъяснила?

— А то! Стала в ответ сказки плести. Ве-ерил. И с клиенткой, бывшей крымчанкой, решил как-то разговор светский поддержать. Спросил, сколько было коз в стаде, которым за нее калым платили. Потом за мной с линейкой гонялся.

Данила свернул толстую дубленку, сунул подмышку.

— Смешно. Но, наверное, обидно.

— Да привыкла я. Они хорошие. Ты лучше скажи, откуда это все? Это же денег стоит!

Она, наконец, оторвалась от маленького машинного парка и, оглядываясь, прошла по гулкому залу, потрогала заляпанное побелкой большое окно, тоже смотрящее на огромный парк. Голоса вспархивали, бились под потолком, расчерченным металлическими трубками.

— Эта контора еще долго пустая будет стоять, до осени. Я с арендатором связался, попросил разрешения, пока ремонт то се, а машинки видишь, старые все, списанные. В доме «Северная Сакура» обновляли технику швейную, я и выпросил. Продал себя в рабство. Буду теткам бесплатно услужать, портреты делать, а через два месяца эти монстры будут наши.

Даша, снова подойдя, погладила рукой старый крашеный металл.

— Какие же они монстры. Работяги. Как мне тебя благодарить, Дани? Теперь к показу всю кожу отошью, спокойно. А мы с Галкой головы сломали, прикидывая, к кому напроситься. У нас все машинки легкие, для ткани. А эти — чистая роскошь.

— И он нашел себе женщину со странными понятиями о роскоши, — прокомментировал Данила, — не нужны ей драгоценности и наряды, дайте ей рычащую промышленную машину, шкуру с мертвой говядины и она все сделает себе сама! Кстати, о драгоценностях, Даш, а где твои в ушках сережки? Старинные, они тебе очень шли. И колечко?

Даша нахмурилась. По ушам с непривычно раздетыми мочками будто потянуло холодным сквознячком. Сказала неохотно:

— Разонравились.