Atem. Том 1

— Штэфан, хористы пришли, — сообщил появившийся в дверях Тони, и мы отправились в студию.

Гармония утра продлилась недолго. Через час к нам спустилась взволнованная Эли, и её мрачное лицо оказалось громче слов — что-то опять случилось. А именно — какая-то проверка, из-за которой она завтра должна быть на работе. Так основательно выстроенные планы разрушались в мгновение. По видимости, в Мюнхен я поеду с Томом и Рене. Ещё и у детей, как назло, не клеилась запись. Десятки дублей, и всё в пустую, и всё не то. Ну, раз я пробуду здесь до вечера, могу задержаться с ними и попытаться разделаться хотя бы с одним делом, не перекидывая его на следующую и так порядком загруженную неделю. Узнав о том, что я застрял в студии, в обед приехал Ксавьер, привёз всякой мелочи из своего магазина, и предложил прокатиться с ним за компанию до Бохума, а оттуда — в Мюнхен. Но я пребывал в каком-то безнадёжном опустошении и с радостью предпочёл бы остаться дома и никуда не ехать.

Время было около трёх. Эли, Ксавьер, Тони и я, сидели в столовой и, водрузив в центре стола ноутбук, молча обедали, сосредоточенно смотря «Крёстного Отца», и как-то фильм нас так сильно затянул, что, расправившись с едой, мы переместились в гостиную, где, досмотрев первую часть, включили вторую. Не о таком вечере я думал, когда просил Эли побыть со мной до отъезда. Она тоже хотела о чём-то там поговорить, но, вроде бы, и Тони с Ксавьером уже не прогнать — сам предложил им зайти. Вечерние сумерки так незаметно заполнили комнату тёмной синевой, отчего показалось — день пролетел и того быстрее.

Эли сидела на диване и перебирала мои волосы, точно обезьянка, выискивающая там что-то ценное, а мы — на ковре в горе подушек и с двумя коробками пиццы, которые уминали Тони и вечно голодный Ксавьер. У меня же никакого аппетита, сплошная апатия. Пять часов «Крёстного Отца» и, вслед за заснувшей Эли, в сон начинает клонить и меня. Поезд через три часа: уже отсчитываю ненавистные минуты. Раздаётся хлопок двери, и в комнату входит Рене, приехавший скоротать время вместе с нами. И все трое начинают обсуждать семейство Корлеоне, различия между экранизированной версией и романом, а затем, переходя на повышенные тона, и вовсе переключают своё внимание на Тони и вчерашний инцидент. Я отношу Эли в спальню, потому как между Рене и Тони опять назревают их очередные «музыкально-семейные» разборки. Узнав о «чёрных делишках» Тони, о пульте, залитом кофе, Рене совершенно выходит из себя, и не припомню, когда бы я видел его таким взбешённым.

— Ты-то хоть осознаёшь, что… — смотрит он на меня, а потом, махнув рукой, продолжает свою тираду, обращённую к Тони: — Его имя, — сурово тыкает он в меня пальцем, — имя студии и имя группы — это синонимы. И если ты поливаешь дерьмом одно, следует цепная реакция. Я разве неправ? А то складывается впечатление, что остальные воспринимают блажь Тони, как какой-нибудь незначительный пустяк!

— Будь это так, как ты говоришь, мы бы не просидели всю ночь в студии, — вступаюсь я.

Чудом позвонивший Том погасил полыхающий тут пожар. И Рене, ничего не сказав, куда-то уехал.

— Ты ведь понимаешь, что он прав? — обращается Ксавьер к обиженному Тони. Тот молчит и дует губы, не отрывая взгляда от перестрелок на экране. — Штэф, — кивает Ксавьер на дверь, и мы выходим в коридор. — Раз ты поездом, поеду-ка я, пожалуй, к своим — дослушаю продолжение наших семейных разборов полётов. На всякий случай — на восемь утра забронированы три билета на самолёт, — говорит он, добавляя: — Просто назовёшь моё имя. — Мне думается, что у Ксавьера и для собственной жизни всегда есть план «Б».

91