Atem. Том 1

Её телефон по-прежнему находился «вне зоны доступа». И дома — никого. Глупая игра. Тогда преисполненный уверенностью, что Эли точно отыщется на работе, я поехал в библиотеку. Из-за монитора компьютера виднелся пшенично-золотой хвост — Катя.

— Привет! — поздоровался я с той, подойдя ближе. — Позови, пожалуйста, Эли.

— Кого? — Не отрываясь от экрана, всё переписывалась она с кем-то.

— Эли, — повторил я.

На сей раз Катя удостоила меня взглядом, полным бесконечного презрения. Чем ей-то я не угодил?

— У Дэни сегодня выходной, а ты поимел бы совесть вообще сюда являться, — ядовито выдавила она, снова уткнувшись в монитор.

Так сложилось, что моя излишняя вежливость одновременно и мой недостаток и моё достоинство. Иной раз, следуя правилам светского этикета, я избегал бессмысленной ругани, а другой раз, не ответив на грубость, корил себя за чрезмерную мягкотелость. Я понимал, что если опущусь до уровня Кати — это, несомненно, придётся по душе моему задетому самолюбию, а если же последую правилам этикета — мне удастся выудить из неё интересующую меня информацию. Не удалось, Катя, покрывшись непробиваемой коркой льда, категорически не желала со мной общаться. И никаких тебе ответов, только десятки новых вопросов. И главный: почему виноватым оказался я? В чём? Это уже порядком бесит.К чёрту Катю. Пошёл в администрацию библиотеки, или кто тут у них главный? Какая-то женщина битых двадцать минут водила меня из кабинета в кабинет, пока мы случайно не столкнулись с «искомым человеком» в лабиринте коридоров библиотеки. Прикрываясь сводом правил о «неразглашении личной информации сотрудников», всё, что мне дозволено было узнать, так это то, что Эли здесь больше не работает. Может, тому причина её прогулы? Может, поэтому в глазах Кати я оказался виноватым? В таком случае — где она сама?

И я направился к профессору Краусу — следующей моей зацепке. Он читал лекцию старшекурсникам. Пришлось дождаться окончания занятия. А после он повёл меня в свой кабинет и любезно предложил чаю, словно и не догадываясь о мотивах моего появления. Я отказался и стал расспрашивать его об Эли. Он слушал внимательно, хмуро смотря на меня, а затем сказал, что уволиться было её решением. Тогда я спросил, не знает ли он, как мне её найти. Он ответил: «Нет». Добавив, что она и не в Германии вовсе. «Уехала во вторник».

Возникшую горечь обиды я мог бы описать только одним сравнением: жгучая боль была такой, будто я только что проглотил острое лезвие ножа и, опускаясь по горлу вниз, к сердцу, оно пыталось распороть глотку изнутри.

— Я не понимаю… Совершенно ничего… Не понимаю женщин… Почему? — бубнил я себе под нос, наверное, выглядя сейчас крайне омерзительным в своей слабости, но был не в силах остановиться. Бессвязные фразы так и сыпались из меня. — Вы же профессор, объясните же мне… Может, у неё что-то сучилось? — Он отрицательно покачал головой.

— Думаю, для вас обоих так будет лучше, — ободряюще похлопал меня по плечу. — Буду вынужден вас проводить, посему как меня ждут дела.

Как так получилось, что все, кроме меня самого, всегда знали, как для меня лучше?

— Вы знаете что-то, чего не знаю я? — спросил я его.

Уходя от ответа, он начал цитировать какого-то там то ли грека, то ли римлянина, размышляющего над природой «знаний». Но в отличие от профессора Крауса, я не был настроен на философский лад. И снова принялся просить его рассказать о причинах отъезда Эли, обо всём, что он знал, что она говорила ему. «Если она не посчитала нужным сообщить обо всём сама, должно статься, я не имею на это права». И, как бы я его не уговаривал, ни её номера телефона, ни адреса он не дал.

— Штэфан! — окликнул он меня, уже прикрывающего за собой дверь. — Пожалуйста, не беспокойте моего отца с подобными расспросами.

Я и слова выдавить не смог, даже чтобы попрощаться, лишь махнул рукой.

2