Atem. Том 1

День длился мучительно долго. Снег под палящим дневным солнцем почти растаял и затопил дороги грязевыми потоками воды. Я попытался пробить информацию об Эли или её адрес через Интернет — ничего, лишь наткнулся на жалкую статью о происшествии в Нигерии, где фамилия её отца числилась в списке погибших. О нём самом — ничего конкретного. Ни на одном сайте. Имя её матери я, к своему глубокому сожалению, забыл, а тэги «Лефевр», «врач», «психиатр», «лаборатория», «Канада» и тому подобные не дали результатов. Я был в тупике и всё ещё не верил в то, что Эли и вправду покинула Германию. Странное чувство подсказывало — она прячется где-то здесь. Но я не понимал мотивов её действий. Прячется от чего? От кого? Снова взял оставленный ею клочок бумаги, вчитываясь в каждое написанное карандашом слово, будто их смысл мог перемениться с последнего прочтения: «Прости мне мою трусость. Прости, что не нашла сил сказать всё лично. Но без меня твоя жизнь будет счастливей. Я не хочу, чтобы ты брал на себя такую ответственность, с которой я сама едва справляюсь. Береги себя. Эли».

3

«Береги себя» — эта фраза заела в голове, точно зацикленная плёнка, гудя, звеня, жужжа и раздражая так, что подступала тошнота. Оттого и хотелось вести себя наперекор предостережению.

Первые дни я вообще не мог заснуть без приличной дозы снотворного. Вставал в обед. Шёл в студию. Пытался работать. Не выходило. Поэтому мастерингом несведённых песен занялся Том. Ещё безумно хотелось напиться или обкуриться какой-нибудь дури, что угодно, только бы «обесточить» сознание. Но я боялся собственных поступков, окажись мой разум вне контроля. Тони сказал, что в последний раз видел Эли в понедельник, как раз в день моего отъезда, и что она не показалась ему расстроенной. В тот день, прощаясь с ней, она снова обнимала меня так, как в библиотеке, словно прощаясь навсегда. Но тогда я подумал не об этом, а о том, что сильнее, чем в ту секунду я вряд ли вообще когда-либо кого-либо любил. Теперь это ощущение возрастало в антонимической прогрессии. Вся та любовь сейчас чернела и гнила на глазах, превращаясь в жгучую ненависть. И чем больше я ненавидел её, тем сильнее любил. Спасение — в безразличии. Но после такой войны чувств разве оно вообще возможно? Наступит ли когда?

Ночами меня выжигала злоба, а днём всё менялось. Я стал слоняться перед её домом, под её окнами. Наивно надеясь, что там загорится свет. Я всё ещё верил — она где-то здесь. Окна оставались чёрными. Тогда я начал выслеживать Катю, полагая, что та могла покрывать подругу. Я медленно сходил с ума, затем и вовсе став следить за профессором Краусом. Но ничего не обнаружив, снова попытался найти встречи с ним. Ждал его после лекций, просил рассказать об Эли хоть что-нибудь. Он был непреклонен. Как и я. А в один из дней охрана просто перестала меня пропускать внутрь здания университета.

Чаще всего нас убивает что-то, что в разы слабее или меньше нас: женщины, вирусы. То, что на первый взгляд не представляет никакой угрозы, является самым смертоносным оружием. Женщины играют на наших слабостях, держа силу под своим контролем. А если сила пребывает в бездействии, со временем она может онеметь или атрофироваться. Вот именно в таком состоянии я и находился — жалкой беспомощности. Отнюдь это далеко не первый раз, когда меня бросают. Но это уж точно первый раз, когда я был совершенно не готов к подобному. Возрастающее число упрёков, скандалов, отсутствие близости — вот явные признаки, ведущие к разрыву отношений. Сейчас же всё было наоборот, оттого я никак не мог смириться с единоличным «решением» Эли. «Почему?», «в чём причина?» — кроме этих вопросов меня вообще больше ничего не волновало.

Я плохо ел, мало спал и, как результат, забросил даже утренние пробежки. Мне всё опротивело. Я перестал отвечать на звонки, выходить из дома, потерял интерес ко всему. И всё смиренно ждал, когда, наконец, пройдёт достаточно времени, и я смогу перевернуть эту страницу своей жизни. Я не понимал, чем заслужил такую жестокость со стороны Эли. В чём была моя вина?

4

Так пронеслись две недели. Наступил декабрь: мокрый и мрачный, в точности, как в «Вороне» у По:

«Ах, я вспоминаю ясно, был тогда декабрь ненастный,

И от каждой вспышки красной тень скользила на ковёр.

Ждал я дня из мрачной дали, тщетно ждал, чтоб книги дали

Облегченье от печали по утраченной Линор…»

Я тоже искал «облегчения» в книгах. Я читал много, изо всех сил стараясь найти ответ на своё «почему» в учебниках по психологии. Но даже Фрейд терялся в догадках.

«…По святой, что там, в Эдеме, ангелы зовут Линор, —

Безыменной здесь с тех пор».