Atem. Том 1

— Штэф, я изначально предупреждал тебя — это не отношения, а ребячество. Наигрались и разбежались. Оно тебе нужно — непонятно куда ехать? Не выдумывай, ответ же очевиден. Займись альбомом, — Ксавьер опять принялся переубеждать и наставлять, а я только и мог, что отрицательно мотать головой. О какой музыке вообще шла речь, если надрывный полный отчаяния крик безумца — это всё, что я мог бы сейчас выдать.

— Я не понимаю её…

— Сил моих больше нет это слышать! Смени пластинку! Ладно, — прохрипел он и, встав из-за стола, вышел из комнаты. Но спустя пару минут раздался громкий топот шагов, направляющихся обратно в кухню. Он уселся напротив, барабаня пальцами по сахарнице. — Вкратце о природе женщин: ты протягиваешь ей своё сердце — она шинкует его ядом, а то и вовсе безжалостно сжимает в кулаке, так, чтобы сквозь пальцы сочилась кровь, — шипя, схватил он из вазы уже подгнившее яблоко и для пущей наглядности подкрепил слова актом убиения фрукта. — А если протягиваешь ей меч и просишь отсечь тебе голову сразу, так она тотчас же готова отдаться тебе.

— Ты проецируешь свои отношения на меня. Ей-богу, что с тобой не так? В какой момент своей жизни ты вышвырнул способность любить?

— Я?! Вот что с ней стало! — кивнул он на яблоко.

— Одни отношения положили конец всему? Знаешь, — запнулся я, формулируя мысль, но через секунду пьяный рассудок и вовсе потерял способность мыслить ясно. — Ты излишне категорично настроен. Я не могу вот так, как ты… Череда разных лиц, бездушный секс и всё.

— А я и не против «душного», только сомневаюсь, что такое бывает дважды.

Вот так внезапно для меня открылась моногамная душа Ксавьера. И что же теперь будет? Однажды пережив подобную встряску, я навсегда лишусь способности с такой же пронзительной остротой ощущать каждые новые отношения? Как я вообще жил до этого? Что это за «связи» были между мной и всеми теми женщинами? Да и о каких ещё «новых отношениях» может идти речь, если я на этих не собираюсь ставить ни точку, ни крест?!

— Ты пытаешься…

— Вразумить тебя! — прокричал он, и я взорвался смехом. Как же я омерзительно жалок, если сам Майер, человек-работа, среди недели приехал подтирать мне сопли. — Дай мне её… — щёлкнул он пальцами, достав телефон из кармана, — …данные!

— Не пори горячку, давай что-то решать на свежую голову утром.

— «Не пори горячку»! — заскрипел его пронзительный смех. Я и сам не успел заметить в какой момент этой оживлённой пьяной дискуссии мы поменялись ролями.

6

Утро, начинающееся с чувства отвращения ко всему, уже успело войти в привычку. А вот такой пронзительной головной боли, как сегодня, у меня уже давно не было. Майер, делающий отжимания в гостиной, был отвратителен в своём приподнятом настроении. Всё вокруг продолжало жить и светиться солнечным счастьем, в то время как моя жизнь неумолимо, неотвратимо, неизбежно рассыпалась на части. «Собирай вещи», — кинул он мне, не отрываясь от процесса.

В обед мы уже были в Бохуме. Серый снег и слякоть. Как-то я, воодушевлённый и окрылённый чувствами, рассуждал о том, как присутствие Эли превратило целый город в маленький Париж… А сейчас всё отзеркаливало прямо противоположными ощущениями. Ещё недавно мне казалось, что это я вращаю планету, а сейчас я — словно барахтающаяся рыбёшка, которую стремительно уносит бурлящий поток жизни.

Ксавьер разгребал бумаги на своём рабочем столе в поисках какого-то конкретного документа. Я ходил из угла в угол, терзаемый всё теми же мыслями. Почему-то вчера я даже не спросил, кому именно он звонил, прося «достать» адрес матери Эли. Очередной тошнотворный ком подступил к горлу. Противно было осознавать, что незнакомые люди вынуждены потакать инфантильным капризам какого-то обезумевшего Штэфана.

— Ну всё! Мы в заднице! Пойдём! — проорал ворвавшийся в кабинет напарник Майера и стал подгонять того за собой. И они побежали вниз по лестнице так, словно здание охватил огонь.