Всё прошло отлично. И третьего числа полный творческих сил я вернулся домой. Родной город приветливо встретил тёплым солнечным утром и вспыхнувшими красно-жёлтым пламенем деревьями, чего не скажешь о Дэниэль — ни приветов, ни вспышек. За всё время моего отсутствия от неё не было ни смс, ни тем более звонков. Её же номера я не знал, а вновь бесстыжим образом явиться к её порогу и навязывать своё общество, счёл глупым. Оставалось одно — спортивная площадка парка, где в первую нашу встречу там, Дэни обмолвилась: «Это давно вошло в привычку».
Я стал чаще выбираться по утрам на пробежку, и каждый раз уходил один, уходил с единственной мыслью. Чем больше я о ней думал, тем сильнее меня затягивало в это болото. Болото, из которого теперь не было обратного пути. Разум медленно терял связь с рациональностью. Разум тонул. Пожалуй, так всегда бывает в начале — ты ни черта не понимаешь, что происходит вокруг, лишь безвольно барахтаешься на вершине фонтана собственных эмоций. Однако когда сила питающая источник иссохнет, тебе придётся впечататься мордой в шершавый асфальт реальности.
Рассвет сменялся рассветом, это превратилось в навязчивую идею, какую-то нездоровую одержимость. Одним дождливым утром, вместо того чтобы остаться дома, как наверняка поступила Дэни, я упрямо натянул непромокаемую ветровку и направился в шелестящий дождём парк. Бегать по скользким тропам было заведомо кретинской идеей, о которой я пожалел позже, в больничной палате, сидя на койке у рентген аппарата. К счастью, всё обошлось банальным вывихом ступни. «Несколько дней покоя и физиотерапия». — Вот и все предписания.
Я вернулся домой и, прихватив гитару из студии, решил хоть как-то собрать хаотично блуждающие мысли. Прошёл час, за ним другой. Мне начало казаться, что, перебирая струнами, я просто-напросто наматывал ещё больший клубок из спутанных нитей сомнений. Пролившийся из всех окон столовой свет заката окрасил комнату теплом оранжевого бархата. От промозглого утра и пасмурного дня не осталось и следа. Но солнечный свет, запертый в замкнутом пространстве, действовал угнетающе, отчего я сам ощущал себя так, словно был загнан в ловушку.
2
Единственным местом, где я мог побыть с людьми и в то же время наедине с собой, был парк. Я сидел на скамье у баскетбольной площадки, завистливо наблюдал за игрой и думал о том, стоит ли поехать в бар, чтобы подцепить там какую-нибудь девицу и завязать с нездоровой одержимостью Дэниэль. Я не мог понять, что вообще хотел от неё. Всё ли дело в сексе? А интрижка на одну ночь? Решила бы проблему? Вернулись бы мои мысли в прежнее русло? Я всё размышлял и размышлял. Думал, как не думать о ней, и незаметно для себя провалился в дрёму. Но даже там мозг предательски вырисовывал её лицо и воспроизводил её голос. Звуки были слишком осязаемыми и не давали заснуть окончательно. «Штэфан», — вновь звучит моё имя с французским акцентом.
— Привет. — Подняв веки, увидел я перед собой откровенно озадаченную Дэниэль.
— Какое всё красное, — из пересохшего горла вслед за словами вырвался хриплый кашель. — Солнце, деревья, твоя куртка. Дай мне секунду. — Потёр я глаза, то ли пытаясь открыть их шире и привыкнуть к слепящему свету, то ли убедиться в том, что это действительно Дэни.
— У тебя всё хорошо? — поинтересовалась она и перевела изучающий взгляд с моих перепачканных масляными пятнами спортивных штанов на трость.
— Скажем так, неудачное стечение обстоятельств. — Приподнял я штанину, показав перебинтованную по голень ступню. Дэниэль как-то излишне горестно вздохнула и села рядом, спросив о том, как это произошло.
Но я был слишком рад её видеть, потому, решив не заострять внимание на глупом инциденте, сменил тему, заговорив о погоде, которая последние дни радовала приятным теплом. Я рассказал ей и о поездке в Берлин, и о концертах, и ещё каких-то забавных событиях приключившихся со мной за эти дни. Узнал, что она получила работу в библиотеке при главном университете города, отчего её расписание претерпело некоторые изменения — утренние пробежки стали вечерними.
— Прости, — извинился я, достав из кармана так не вовремя затрезвонивший телефон. Звонил Ксавьер, выяснял, где я есть и почему не открываю дверь. Тон его звучал так, словно он отчитывал нашкодившего кота, разбившего что-то чрезвычайно ценное, отчего я и впрямь задумался, что могло послужить причиной столь неприкрытой вспыльчивости. — Я… — попытался я встать на ноги, дабы отойти в сторону и не делать из Дэни безмолвного участника ненужной беседы.
Однако после очередной безуспешной попытки наступить на больную ступню, которая от слишком долгого покоя была не готова к внезапной прогулке, Дэниэль, ничего не сказав, сама поднялась со скамьи и направилась прочь.
— Ты меня слышишь?! Штэф, ты вообще тут?! — Нет, я не услышал ничего из того, что он там истерично проверещал.