Atem. Том 1

Мы просто шли, топтали снег в тишине. Но стоило подняться от пруда к главной аллее, как мизансцена парка изменилась сама: появились другие актёры шекспировского театра — люди. Пожилая пара, рядом с которой семенил пушистый папильон, куда-то неспешно ковыляла, оставляя на снегу траншеи-лыжни своих не поднимающихся ног. А поодаль от них шёл мужчина, сутулый, угрюмый, как и пара, неторопливый в движениях. Так мы переключили своё внимание с наших мыслей на ранних визитёров парка. Разговорившись о том, что каждый из них мог бы делать здесь спозаранку. Угрюмого мужчину мы возвели до должности заводского рабочего, возвращающегося домой после тяжёлой ночной смены или только туда направляющегося. С парой стариков всё было сложнее. Они стали для нас настоящей головоломкой. Первая мысль, навеянная кинематографом, оттого и казавшаяся весьма абсурдной, была до тошноты банальна своим романтизмом. Второе предположение: они вывели пёсика по своим важным собачьим делам: справить нужду. На мой взгляд, уж как-то слишком рано: начало шестого. Однако зов природы всегда самый громкий из внутренних голосов, он не подчиняется времени.

Слово за словом, и мы вернулись к нашему телефонному разговору, словно не было ни истерики, ни поцелуя. Я говорил о музыке, о том, над чем работал этим ночным утром или утренней ночью (так и не определился).

— Очевидно, мы не настолько известны за границей Германии, насколько я полагал. Но всё же, признаться, я в тайне надеялся, что ты захочешь отыскать пару-тройку наших треков где-нибудь на просторах интернета. — «Было бы весьма любопытно, узнать твоё мнение», — не удалось мне процитировать профессора Крауса, так как Эли тотчас же парировала:

— Я хотела, но…

— «Но», — нажал я на слово, усмехнувшись, уже зная исход её désir.

— Но побоялась. Ты, наверное, думаешь «глупо», — улыбнулась она; но я думал, что успел соскучиться по кокетливым ямочкам на её щеках. — Я боялась, что если услышанное мне понравится, то и ты станешь более приятен, — с отвратительным карамельным привкусом, прозвучало последнее словечко, — а если разочарует, то и ты… — Так и не договорила она, смутившись, верно решив, что продолжи она мысль, может оскорбить меня. Между тем если бы фраза не оборвалась на «мне», а закончилась бы глаголом «разочаруешь», то Эли смутилась бы куда больше, услышав в ней не оскорбление, а собственное признание. Оно бы стало ещё одной жирной подписью на акте о её безоговорочной капитуляции. Когда один человек очарован другим, он критично и с долей опаски наблюдает за действиями другого, того, которого уже поставил на высокий пьедестал собственных представлений об идеалистичности. Но моё заглушённое самолюбие протестовало, вопило изнутри, ему было недостаточно оборванной фразы; поэтому я всё же спросил:

— И в чём же ты больше побоялась разочароваться: в музыке или во мне?

— В… — запнулась она, очевидно, только осмыслив, истинный посыл своей формулировки. — Ну… — смахивая с носа снежинки, взяла ещё одну паузу, дабы найти ответ, который бы подчеркнул её проигрыш-признание не столь выразительно. — Мало ли, может, ты поёшь мимо нот, — уклонившись от прямого ответа, всё же ответила она.

— Мимо каких именно? — рассмеялся я.

51

Стоило актёрам массовки покинуть сцену и оставить нас в обществе друг друга, как сознание Эли ускользнуло в иное измерение, туда, где оно было менее уязвимо. Я был убеждён — что-то должно существенно перемениться после её сброшенного флага, что-то должно перемениться даже после её странной просьбы. Но нет. Всё только усугубилось. И Эли выразила желание пойти домой.

— Хочешь… — стоя перед её дверью, собралась она уже было спросить меня о чём-то.

— Если ты намеривалась добавить «чаю», то, полагаю, тебе должно быть известно, что это не то, чего я хочу. А если ты не готова дать мне то, чего я хочу, чего хочешь и ты сама, то, тогда будет лучше, если я уйду, иначе твоё прошение о времени, может быть отклонено. Меня не будет в городе какое-то время, так что… — моя речь звучала, как черновик с набросками, лишённый более звучных рифм, но от усталости (не знаю которой из двух) мне становилось всё сложнее излагаться лаконичней.

— Нет! — опять это словечко. — Не уезжай, — повисла она на моей шее, разрыдавшись.

— Боже, Эли, научи меня понимать тебя. Это невыносимо.

Комментарий к Глава 3-II. Иллюзорное

сказки Братьев Гримм: “В сказочной стороне” и “Пастушок”

изложены В.А. Гатцуком 1899 год

========== Глава 3-III. Иллюзорное ==========

52

Застав нас обоих врасплох и потушив стихийно вспыхнувшее во мне безумство, дверь соседней квартиры открылась с пронзительным металлическим скрежетом, и из проёма высунулось мертвецки бледное лицо старушки, с любопытством разглядывающее весьма неблагопристойное лицедейство, происходящее в полумраке лестничной клетки. Окатив меня ледяным взглядом презрения и вполне понятной мне брезгливостью, она категорично заявила, что намеревается телефонировать Polizei. В тоне её хоть отчётливо и звучали нотки ультиматума, угроза эта казалась напускной.