Atem. Том 1

— Штэф, — протяжная «ми» четвёртой октавы острой струной разрезала окрашенный золотом заходящего солнца прохладный воздух, будто он кусок сливочного масла. — Всё хорошо. — Неуверенно потянувшись за моей ладонью, едва заметно улыбнулась она. Но только наши пальцы соприкоснулись, как Эли одернула руку, словно обжегшись о мою кожу, и тогда я перехватил инициативу, крепко сжав её тонкие пальцы. И она остановилась, судорожно обернувшись и посмотрев на вокзал. Что-то туманное читалось сейчас в её взгляде, отчего во мне возникло ощущение, что не удерживай я её за руку, она бы без оглядки бросилась на обратный поезд, отстукивая каблуками гимн очередного восстания. Я сам на мгновение растерялся и, кажется даже, напугался её страха, выстрелившего в меня из её серых глаз свинцовыми пулями.

Мы так и стояли неподвижно у перекрёстка на Курт-Шумахер-Платц: слева — Массенбергштрасе и GUN Records, справа — Виттенер Штрассе и Кортум парк.

— У нас есть немного времени, хочешь посмотреть парк? — спросил я так, как будто там действительно было на что «посмотреть»; но после двухчасового сидячего положения короткая прогулка могла бы и впрямь пойти обоим на пользу.

— Это тот, где вороны и могилы? — с долей сомнения отозвалась она на предложение.

— И зелёные равнины, — усмехнулся я. — Да, признаю, не самая лучшая моя рифма, но, может…

— Штэф, — и опять растянула гласную в своей французской манере. — Я понимаю, что ты пытаешься сделать…

— Размять кости? — кособоко пошутил я.

Эли отрицательно мотнула головой и, вытянувшись на носочках, словно за нами кто-то шпионил, шепнула мне на ухо «спасибо», затем скользнув губами по щеке. Я что-то хотел там сказать о том, как это нечестно — дразнить меня, когда кругом толпа людей; но тепло её улыбки заставило забыть даже о том, для чего мы вообще прибыли в Бохум и почему стоим тут, у перекрёстка, где и в сторону студии и в сторону парка светофор горит зелёным.

Точно две фигурки лего, возвышающиеся прямо перед нами, через дорогу, башни-недоблизнецы отеля «Mercure» приковали к себе взгляд. И рассудок тотчас же взялся за кисти, нет, было бы вернее сказать, он откуда-то достал старенький Полароид, потому как цветные фотографии с изображениями моих самых непристойных, порнографических фантазий пулемётной очередью посыпались изо всех потаённых уголков сознания: вот я сжимаю ладонь Эли сильнее, утягивая за собой, — к квадратному входу в отель; а потом у стойки ресепшена, наспех заполняя какие-то бумаги, мы обмениваемся красноречивыми, полными бессильной похоти взглядами; получаем ключ от номера; заходим в лифт и едем наверх; но в кабине оказываемся не одни, поэтому, несмотря на гул адреналина в ушах, вынуждены продолжать играть по правилам этикета: сдирая друг с друга одежду только в немых мыслях; а потом, попадая на нужный этаж, вешаем на ручку номера табличку «не беспокоить» и наконец захлопываем за собой дверь, врываясь в комнату, залитую огненной лавой пламенеющего солнца. А дальше… Дальше всё происходящее стоило бы описать словами, которые не слишком тщательно подбирал Буковски для своих романов. Дальше возвышенный литературный стиль просто-напросто свалился бы с его монументального пьедестала, упав ниц в слякоть бесстыдного реализма. Секс — это всегда грязь, единственная известная мне грязь, обладающая магнетической красотой.

Но дальше… Дальше, в сторону башен отеля, светофор горит красным, отражаясь от глаз Эли сигналом «стоп». И никогда ни один влюблённый мужчина, несмотря на своё безумство, не проехал на «запрещающий свет». И женщины это прекрасно понимают. Мы у них на поводке. Но что такое этот «поводок»? Очередная нить пристойности, за которую держится хрупкая рука только на публике? На кой-чёрт кому-то может понадобиться этот поводок, если на его другом конце не красуется статный кобель?

— Давай лучше в студию, — сказала Эли, вытащив меня из воображаемого номера вполне реального отеля обратно к жонглирующим светофорам перекрёстка, напомнив о моём же предложении. — Посмотрим, стоили ли вырванные листы твоих автографов, — саркастично добавила она, впрочем, её фраза прозвучала весьма беззлобно.