Athanasy: История болезни

Случайно узнал, как индусы между собой называют нашу корпорацию. Они произносят Yama-Khan. Владыка преисподней, стоглавый царь мёртвых. Вершитель загробного суда, воздающий людям за то, как они жили наверху. Что ж, в этом есть резон. Мы под землёй. И они полностью в руках AmHun. Да и я тоже.

И я тоже…

11 июля

Сегодня пробормотал во время первой инъекции: сколько ангелов умещается на кончике иглы? Вот кого мы создали. Заботливых ангелов-хранителей в шприце. Потом посмеялся, что за Оппенгеймера я из себя строю. До сих пор смешно. И стыдно.

Иссечения прошли хорошо. Рао и Мурти, выпучив глаза, смотрели на длинные порезы, затягивающиеся на их рыхлых животах. А Чандралал бормотал смесь мантр и католических молитв.

Мне показалось, что скальпель доктора Флорес ушёл гораздо глубже запланированного для первого теста слоя кожи. Я сделал ей замечание, но она с негодованием всё отрицала: «Петер, Вы, конечно, незаменимы как главный конструктор, но оценивать моё мастерство предоставьте медикам».

Возможно, я и правда параноик.

Про никуда не годящуюся организацию карантинной зоны я даже ничего не сказал. Пусть потом сами разбираются с этим русским, шефом по безопасности.

13 июля

Ким спросила: «Что будет с индусами, док?»

Да, действительно, что же с ними будет? Франк с Веллингтоном, несмотря на все мои протесты, завтра будут экспериментировать с печенью.

14 июля

И удачно экспериментировать! Что ж. Теперь установлено – если в драке ткнуть ножом в печень, не всё потеряно. Даже если в печени метастазы размером с теннисный мяч.

Кавиани

Глава 6 Деревья

…мы не можем двигаться, хотя всё, что мы делаем, – это переползаем друг в друга, сплетаемся в единую связь. Мы утратили автономное существование. Мы обрели всеобщую жизнь.

Мы – это жизнь.

У нас ноет растянутая мышца, где-то вон там. У нас зудит воспалённая кожа, приблизительно здесь. У нас предельно возбуждены нервы – вот этот, этот и этот.

Мы – сопряжённая вместе непереносимая боль от защемления хрящей и невыносимая эйфория щекотки.

Мы – огромный архив всего, что может испытывать человеческое тело. От оргазма до неконтролируемой перистальтики.

Мы не можем спать. Мы вечно спим.

Нам не дано увидеть себя со стороны. Всё, что мы можем видеть, – это разные части нас. Когда-то мы зародились в огромном бульоне и постепенно разделились на сотни маленьких я. Время пошло вспять, и маленькие кусочки вернулись обратно в бульон, чтобы слиться воедино.

Шестерица прошла как во сне. В душном и жарком кошмаре. Шёпот стен сливался в громкий шорох, заглушающий писки будильника. Плоть говорила и говорила: угрожала, манила, описывала чудовищные картины, предлагая немыслимое и невозможное.

В какой-то момент я перестал есть обеды совсем. Жалкая попытка искупить грех, которого я не совершал. Нойбург сказал, что мои сны нормальны, что все боятся бесформенного хаоса. Но я не боюсь хаоса.

Как можно быть одиноким в Городе, который содержит в себе всё оставшееся человечество? Если здесь нет человека для меня, то его нет нигде. Как Машины Любви и Благодати допускают это?

Может быть, министр Ода прав – Машины не знают, что такое любовь. Им не нужна еда, но они создают её для нас. Им не нужна любовь и благодать, но они дарят её нам. И иногда ошибаются.

Впрочем, если уж даже я иду на свидание, то, может быть, они всё же безошибочны и всемогущи.

Полианна опять дожидалась меня на улице.

– Выглядишь бледновато. Ты вообще завтракаешь? – она ткнула меня пальцем в бок, но тут же ахнула и пощупала мои рёбра сквозь рубашку.