Athanasy: История болезни

Может быть, этот гигантский клубок имел свою, неизвестную Полыни функцию – или же вечный дрейф плоти случайно скатал шар из волос именно в этом месте. Размышлять над происхождением ужасной аномалии в тот день Полынь не стала; она просто ушла от этого места, стараясь не срываться на бег.

Но то чувство, то ощущение гладкой мягкости на коже не желало уходить из памяти. Вскоре Полынь обнаружила, что возвращается к этой пещере снова и снова. Она погружала в мягкую тьму руки, пыталась зачерпнуть плотную завесу, ныряла в пещеру головой, на время теряя зрение и слух. Это длилось до тех пор, пока она не обнаружила, что плотный кокон волос окружает её со всех сторон.

Это должно было вызвать ужас. Вместо этого её охватил внезапный покой.

Мягкое гнездо глушило не только свет, но и звук. Только в этом месте Полынь вдруг осознала, как же шумно было в тоннелях: неостановимый щебет и треск бесчисленных неразумных ртов гулял по коридорам, терзая уши звуковой тёркой; в те редкие счастливые моменты, когда ближайшие рты случайно решали умолкнуть, на первый план выходил шорох могучих потоков, скрытых в толще стен. И гулкое биение чего-то огромного.

Пещера, полная волос, впервые позволила Полыни побыть в темноте и тишине. Эти ощущения позволили ей приблизиться к тому, чего были полностью лишены все здешние обитатели, – к одиночеству.

Осколок памяти, привязанный в голове к слову «одиночество», с другого конца был крепко-накрепко связан с другим словом: «Дом».

От Главрука Полынь отправилась прямиком к дому, то и дело поправляя аппетитный груз, свисающий с плеча.

Овощ не стал помехой одиночеству – он тихо лежал под покровом волос, уставив невидящие глаза в темноту. В пещере хватило бы пространства для многих тел; но Полынь ревностно следила, чтобы работники держались подальше от этого места.

Она улеглась на уже утоптанной и примятой подстилке и привычно закрыла глаза, ожидая волны расслабления. Но так желанный отдых отказывался проникать в тело – он рассеивался, словно туман: чем больше ты хочешь его ухватить, тем меньше его остаётся. Мысли, обычно разбегавшиеся в хаотичный узор, теперь кружились и кружились, всё больше уплотняясь в напряжённое кольцо головной боли.

Полынь не выдержала и уселась на подстилке; после чего распахнула глаза и с лёгкой дрожью принялась освобождать голову от внутреннего голоса. Поначалу ничего не вышло. Но постепенно, минута за минутой, капля за каплей поток мыслей вытек из головы, и в освободившемся черепе зазвучали чужие слова:

– Мы хотим говорить с тобой, как и со всяким другим…

– Да, я знаю, – ответила Полынь вслух.

– Каждый из вас – наш любимец. Каждый из вас – временно заблудшее дитя, которое никак не может найти путь домой.

– Да, я как раз об этом. Плёнка… – Полынь заколебалась, после чего исправилась: – Госпожа Плёнка, у меня есть просьба.

– Все твои печали бессмысленны, ведь ты – всего лишь капля, сбежавшая из моря.

– Речь не обо мне. Я хочу… Я прошу, чтобы ты вернула Забою его лицо. То есть, не его лицо, а то, с которым он разговаривал. Верни ему Забаву. Я знаю, что это твои проделки.

– Ты ошибаешься, Полианна. Это лицо – такой же бессмысленный, одинокий кусочек сознания, как и ты.

Полынь нахмурилась; странное звучание собственного имени выбило её из колеи. Немного подумав, она всё же упрямо продолжила:

– Если они действительно твои любимцы, как ты говоришь, то дай им то, что они хотят! Им будет проще прийти к тебе, если они сначала объединятся друг с другом, разве нет?

Ответа не было так долго, что Полынь перестала его ждать. Но всё же, когда бурление собственных мыслей снова принялось шуметь в голове, рассеивая любой намёк на отдых, по поверхности сознания скользнула чужая мысль:

– Хорошо. Иногда двум детям нужно поблуждать, чтобы осознать ценность дома.

Только после этого Полынь ощутила чудовищную нагрузку, которую вызывал контакт с Плёнкой. С мозга как будто убрался огромный палец. Губка разума, сплющенная в жидкую лужицу, принялась расправляться обратно.

Полынь со стоном схватилась за голову. Помассировав виски, она пробурчала:

– Лучше бы Забою знать слово «спасибо».

Недовольство быстро угасло; как угасли вслед за ним и все остальные волнения. Кольцо навязчивых мыслей наконец разжалось и отпустило Полынь в долгожданное забытьё.

Глава 17 Его лицо

Главрук так торопился, что забыл пришлёпывать подошвами на бегу.

– Госпожа Полынь! Господа Полынь!..

Подбежав ко входу в пещеру работников, он даже не стал кланяться – только согнулся, пытаясь восстановить дыхание. Когда он разогнулся, на его лице обнаружилась непривычно широкая улыбка:

– Раджа говорит… Уф-ф… Говорит, что хочет Вас увидеть!

Полынь замерла, боясь спугнуть неосторожным движением услышанные слова. Традиционный, почти скучный обход шахтёров вдруг превратился в событие, пугающее своей неизвестностью.

Раджа никогда не звал к себе её лично.