– Может, стоит спросить кого-нибудь, если не знаешь, что делать,– раздался под пологом шатра незнакомый женщинам мягкий голос.
Говорившая незнакомка сидела на огромном столе, свесив с него босые ноги. При виде пришлой, рыжеволосая девчушка от неожиданности выронила из рук плошку с водой. Рядом с гостей, на лавке, сидела молодая девица, одетая в потертую кожаную куртку, бесформенным мешком обрамляющее худенькое тельце. Скромно сложив руки на коленях и участливо оглядывая лавки с больными, девчушка молчала.
– Ты можешь что-то посоветовать? – спросила старшая.
– Для этого надо знать, что сопутствует болезни, – спокойно отозвалась Мичана, грациозно соскочив со стола на землю и подойдя к ближайшей скамье, положив ладонь на лоб одному из рудокопов. – Кашель, отрывистое дыхание, жар… – тихо себе под нос проговорила ведунья. И наклонив пальцем одну из плошек с варом, стоящую рядом, на скамье, обратилась к местным знахаркам, – Из всего лечения у вас отвар дубовой коры, я вижу?
– Еще медовый настой и пар чесночной похлебки, – еле сдерживая раздражения, сказала Тьёла.
– Этим вам сподручно на ноги ставить тех, кто под лед провалился или в сугробе хмельной уснул. Тут требуется кое-что другое.
– Что именно? – с интересом смотря на пришлую спросила старшая.
– В старых свитках написано ясно: «…схожее по действию с цефалоспоринами.» Если тебе так интересно,– не отрывая взгляда от больного сказала ведунья.
Слегка нахмурившись и аккуратно стерев испарину со лба хворого рудокопа тряпицей, лежащей рядом на лавке, он развернулась и сделала пару шагов к столу, на котором сидела до этого.
– Ты, Искорка, вот что, – обратилась она к своей молчаливой спутнице,– возьми кроху с собой и поищите у склонов холмов невысокий куст, на вьюн сильно похож с коричневым жилистым стеблем и плотными мясистыми листьями. На нем сейчас еще белые бутоны цветут. Пахнет он слегка кислицей. Бегите. А вам,– обратилась она к женщинам,– я посоветую повязки на лица надеть, нет у меня столько рук, чтоб еще и вас на ноги ставить.
Молчаливо и трепетно к больным закипела работа в шатре. Под чуткими руками пришлой гостьи дыхание больных становилось ровней, и пропадала испарина на их лбах, переставали они бредить. На то и была Мичана ведуньей всю свою безмерно длинную жизнь.
4
Застенком особо и не назвать, то где сидели Дор Ийса и Ош. Не под землей спрятан, ни железом окован. По удобству положения, две стены каменные – в прогалке скал, изгородь из крепкого частокола в землю вкопали, да навес сверху хилый сделали. Одно слово – загон. И от прежних его обитателей осталось только что сено старое по углам, без особого труда отчищенным. Ну и на отшибе застенок находился, подальше от рудников и Первого поселения, спрятанного в скалах за крепкой изгородью.
Охотник, сидел прислонившись спиной к каменной стене доставшегося им обиталища, и лениво подбрасывал на ладони небольшой камешек. Ош своим пальцем, больше похожим на клин изгороди, за которой они сидели, рисовал фигурки на земле.
– Я, конечно, не ожидал радушного приема, верзила, но, пожалуй, теперь хочу узнать – что ж ты натворил-то?
Ош, шумно выдохнув, стер пятерней все, что до того нарисовал на земле.
– Ну, как – «натворил» ?.. Рудник золотой завалил. С примакарахами пришлыми подрался. Рёвену много гадостей наговорил…
Дор швырнул надоевший камешек в темный угол застенка, прислушиваясь к издавшемуся от каменных стен эха. «Э, не… через дверь только выход… может, верзиле сказать, чтоб снес дверь?.. Хотя, снес бы давно.»
– Подрался? Пьян был?
– Пьян.
– Рудник-то зачем?
– Мор оттуда пришел. Глубоко раскопали, жадно. Рёвену, присягнувшему Империи, походом этим, плату непомерную назвали в Идолиме, за безопасность нашей земли. Копали, копали, да выкопали то, что давно на свет не выходило. Тьёла моя с ног сбилась, устала бедная больным помогать. Твоя Гая тоже, если тебе интересно.
Дор закрыл глаза и в памяти всплыли прибрежные скалы, шелест прибоя и его Гая Итра, дочь следопыта. Представлялось ему, как её рыжие волосы ласкает ветер, а взгляд ярко-зеленых глаз улыбается. Она стоит и держит за руку его маленькую дочь. От этого видения тихо заныло в груди и хотелось, протянув руки, обнять их обеих.
Дор открыл глаза, отогнав видение.
– Надо поговорить с рёвеном,– сказал он Ошу, – только разговаривать буду я. Влезешь со своим гневом – язык вырву.
Ош от удивления поднял брови, сморщив лоб и повернув голову. В его широко открытых глазах читалось явное недоумение.
– Ну, попробуй,– едва найдя что ответить, сказал верзила.
Верзила поднялся, отряхнул порты и, подойдя к частоколу, крикнул в сторону небольшого навеса-трехстенка, стоящего неподалеку от их с охотником загоном:
– Эй, стражники! Пленные желают поговорить с Уловом.
Под навесом раздалось еле слышимое кряхтение и на свет показалась заспанная физиономия Варда.
– Ну?.. – с выражением явного недовольства, спросил воин верзилу.
– С Уловом, говорю, говорить желаем, – хмуро отозвался Ош, – что нукаешь? Улова веди.