Атлантический дневник (сборник)

Последним столпом прагматизма, настоящим американским социальным институтом, долгое время оставался Джон Дьюи. С началом холодной войны общество, над совершенствованием которого он десятилетиями работал, оказалось в идеологическом противостоянии и само отчасти приобрело идеологические черты. Значит ли это, что прагматизм устарел? Хоумс и Джеймс были, по словам Менанда, вполне современными людьми, они не создавали, подобно немецким идеалистам, систему на века, и такой оборот дела вряд ли поверг бы их в уныние. Но актуальность книги Менанда не исчерпывается просто занимательной исторической экскурсией. Сегодня, как и в середине XIX века, идеологическое устройство мира, казавшееся незыблемым, рухнуло, и перед нами вновь стоят те же проблемы, которые стояли перед тогдашними «метафизиками». Эти люди уже убедили нас однажды, что свобода возможна всегда и что она невозможна без риска. Для тех же, кто болен ностальгией по временам идеологической несокрушимости, собственная свобода – обуза, и тем сильнее они ненавидят нашу с вами.

КТО НАЗЫВАЕТ ЗВЕЗДЫ

Когда смотришь в эту матовую пустоту, кажется, что вот-вот подступит тошнота или что голова пойдет кругом, как от высотобоязни, от потери пола под ногами, словно он мгновенно стал стеклянным. На самом деле эта пустота уходит вверх, и старожилы ущелья к ней привыкли, она сбивает с толку лишь нечастых гостей – мы, конечно, все были телевизионными свидетелями, но у тела есть особая вестибулярная память, и его мутит, когда взгляд не находит привычной преграды.

Как будто, сидя за обедом в гостях, вдруг отведешь глаза от супа и с ужасом видишь, что наружная стена исчезла, в комнату без помех влетают птицы и сочится туман, а неосторожный шаг швырнет идущего в далекое месиво машин и пешеходов, с мельничным верчением рук и ног, с оборванным воплем вдогонку. Но хозяевам притерпелось, они живут так уже давно, никогда не оступаются и не смотрят в ту сторону.

Полгода назад там стояли две башни в сто с лишним этажей, и за свои четверть века они срослись с лицом города, стали частью этого лица, как глаза или нос, а теперь – просто гладкое место. Придворные художники прошлого изображали своих кривых деспотов в профиль, маскируя увечье, но у Нью-Йорка нет профиля, он отовсюду – анфас, и от памяти некуда деться. Художнику уже не подобрать щадящего ракурса.

Впрочем, все эти ракурсы и раньше исчерпывались четырьмя одинаковыми плоскостями, но по ночам, как и весь город, они состояли из света. Есть на земле города и побольше, но по количеству свечей или люменов, излучаемых в бесконечность, Нью-Йорку, наверное, нет равных. Полгода назад он потускнел, хотя и сохранил свое первенство, и наши шансы быть замеченными из космоса стали меньше, хотя не совсем понятно, плохо это или хорошо, – поди знай, как поступят с городом эти пришельцы, когда тут и свои не пощадили.

Но в эту световую паузу хлынул другой свет, о котором мы, городские жители, практически забыли, разве что недоуменно читаем о нем в романах и стихах – свет звезд, все тех же, что горели здесь до покупки Манхэттена голландцами у индейцев и до самих индейцев. Теперь некоторые из этих доисторических огненных точек снова различимы, и мы с запинкой подсказываем друг другу забытые имена: Арктур, Бетельгейзе, Ригель, Фомальгаут. Свет виден только благодаря тьме, как добро – по контрасту со злом, и в этом смысле контрасты «нулевой зоны» сегодня резче многих других. В нашу эпоху повальной электрификации звездный свет – почти всегда свидетель несчастья, он ярче всего – над лагерями беженцев с их скудным керосином, над землетрясениями и наводнениями, над афганскими пещерами, где грохочет операция «Анаконда». Попробуй, вспомни сегодня, что имена большинства звезд – арабские, что в пору, когда их называли, наши собственные предки еще не имели ни ума, ни авторитета, ни дерзости, чтобы расписаться на этом вечном куполе.

Остров Манхэттен расположен в устье Гудзона, между двух рукавов, из которых только левый сохранил исходное наименование до самого океана, а правый называется Ист-Ривер – Восточная река. Маяковский, который написал о безработных, бросавшихся в Гудзон головой с Бруклинского моста, плохо разобрался в этой географии: Бруклинский мост идет через Ист-Ривер. Кроме того, чтобы развернуться в полете вниз головой, нужна изрядная тренировка, какую у отчаявшихся безработных заподозрить трудно.