Атлас. Личная библиотека

Эта, вероятно, главная книга автора, легшая в основу удачного фильма Валерио Дзурлини, построена на методе бесконечной отсрочки, который любили элеаты и Кафка. Атмосфера в прозе Кафки самая серая и обыденная, она отдает бюрократией и скукой. У Буццати все иначе. Здесь тоже во всем чувствуется предвосхищение, но это предвосхищение гигантской битвы, пугающей и долгожданной. На своих страницах Дино Буццати возвращает роман к его древнему истоку – эпосу. Пустыня здесь – и реальность, и символ. Она безгранична, и герой ожидает полчищ, бесчисленных, как песок.

Генрик Ибсен «Пер Гюнт. Гедда Габлер»

Перевод Б. Дубина

Самый знаменитый из евангелистов Ибсена, Джордж Бернард Шоу, в «Квинтэссенции ибсенизма» заявил, что требовать от автора объяснений его пьесы – полный абсурд, поскольку служить таким объяснением, вероятно, должна была сама пьеса. Сюжет вещи придумывается раньше, чем осознается ее мораль. В случае с Ибсеном выдумки для нас теперь куда важнее идей. Однако в пору, когда его пьесы ставились, дело обстояло иначе. Благодаря Ибсену, идея о праве женщины на собственную жизнь стала сегодня расхожей. В 1879 году она была скандальной. В Лондоне пришлось присочинить «Кукольному дому» новый финал, где раскаявшаяся Нора Хелмер возвращается к семье и домашнему очагу. В Париже пришлось придумать ей любовника, иначе публика не понимала происходящего на сцене.

Я намеренно отобрал для этого тома две пьесы, в которых воображение и фантастика играют не меньшую роль, чем реализм.

Первая, «Пер Гюнт», – по-моему, лучшая вещь автора и одна из лучших пьес в мировой литературе. В ней фантастично все, кроме убежденности, что это сон. Пер Гюнт – абсолютно безответственный и абсолютно обворожительный негодяй. Он одержим иллюзией собственной исключительности. Разбитый и осмеянный, он мечтает о высочайшем титуле Властелина над Самим Собой; в каирском сумасшедшем доме помешанные провозглашают его, затоптанного в прах, своим царем. «Пер Гюнт» – смесь кошмара и волшебной сказки. Мы воспринимаем невероятные перипетии и переменчивую географию, развернутую на его страницах, с благодарным ужасом. Высказывалось предположение, что поразительная финальная сцена происходит уже после смерти героя, в загробном мире.

Техническое мастерство «Гедды Габлер» (1890) может навести на мысль, будто вся эта трагедия – не более чем прием и написана ради внушения тех или иных чувств, а не в развитие характера главной героини. На самом деле, Гедда Габлер – фигура загадочная. Одни видят в ней истеричку, другие – всего лишь светскую даму, третьи – маленькую хищницу. Я бы сказал, что она загадочна именно потому, что реальна, – реальна настолько же, насколько всякий из нас реален для других и себя самого, насколько Генрик Ибсен был реален для Генрика Ибсена. Кстати, добавлю, что пистолеты, завещанные генералом Габлером своей дочери, движут сюжетом пьесы ровно так же, как ее персонажи.

Постоянная тема Ибсена – разлад между реальностью и романтическими иллюзиями. Джордж Бернард Шоу, апологет Ибсена, и Макс Нордау, его ниспровергатель, сравнивали драматурга с Сервантесом.

Генрик Ибсен – наш предшественник и современник. Без его великой тени невозможно представить себе весь позднейший театр.

Жозе Мария Эса ди Кейрош «Мандарин»

Перевод Б. Дубина

На исходе девятнадцатого столетия Груссак имел полное право написать, что в Латинской Америке знаменитый человек вовсе не становится известным. Этот приговор, с разницей в несколько лет, справедлив и для Португалии. Знаменитый в своей маленькой и прославленной стране, Жозе Мария Эса ди Кейрош (1845–1900) умер почти неизвестным остальной Европе. Теперь запоздалая международная критика причисляет его к лучшим рассказчикам и романистам эпохи.

Эса ди Кейрош был разорившимся аристократом, иначе говоря – воплощенной меланхолией. Он учился на юридическом факультете Коимбрского университета, а окончив курс, занял самую обыкновенную должность в самой обыкновенной глуши. В 1869 году вместе со своим другом графом де Резенде присутствовал на церемонии открытия Суэцкого канала. Из Египта он проследовал в Палестину; воспоминания об этом путешествии легли на страницы, которые читает и перечитывает не одно поколение. Тремя годами позже началась его дипломатическая карьера. Он служил консулом в Гаване, Ньюкасле, Бристоле, Китае и Париже. Его пожизненной любовью была французская литература. Он исповедовал эстетику «Парнаса», а в своих разноликих романах был близок к Флоберу. В «Кузене Базилиу» видна осеняющая тень «Госпожи Бовари», однако Эмиль Золя ставит португальский роман выше его бесспорного прообраза, заключая свой вердикт словами: «Говорю это как ученик Флобера».