Были и такие, что тянули время, откладывали болезненную процедуру с месяца на месяц, а то и с года на год, предпочитая терпеть насмешки товарищей. Одного четырнадцатилетнего мальчика отец даже побил, рассердившись за то, что тот струсил и убежал в заросли кустарника в утро операции, и так уже откладывавшейся десять раз.
Другой при виде осколка бутылки, приближавшегося к его животу, вырвался из объятий двух своих дядьев, державших его за руки и плечи, и успел добежать до первого канала, прежде чем был пойман, изрядно побит и приведен обратно в хижину старого Темере.
«Я не буду откладывать», — твердо решил Матаоа. У него пропала охота продолжать игру, и он ушел.
Ни Мато, ни Техины не было дома, только Викторина, напевая, гладил белье, и Моссиу сидел в своем кресле. Матаоа обратился к деду:
— Я хочу, чтобы надо мной был совершен обряд обрезания.
Викторина перестал петь и сиял утюг с ткани, от которой шел пар. Моссиу поднял глаза от Библии:
— Ты хочешь? Когда?
— Завтра.
Моссиу поднялся и положил руку на голову внука:
— Ты сам должен об этом сказать Мато.
— Ха! — воскликнул Викторина, сильно взволнованный. — Моя маленькая рыбка, а ты не боишься?
Матаоа хотел было ответить, что он совсем не боится, но, подумав, сказал:
— Я немного боюсь, но это ничего не значит, я хочу совершить обряд обрезания.
Уже несколько месяцев Мато раздумывал над словами Тавиты, первого законоучителя катехизиса католической церкви на Арутаки, с которым он недавно беседовал по поводу религиозного воспитания детей. Тавита спросил у него:
— Ну, а твой Матаоа долго будет оставаться таиоро?
Про себя Мато подумал, что у Тавиты не особенно деликатная манера задавать вопросы. Но, с другой стороны, все эти служители религии одинаковы и суютсй в чужие дела, как в свои собственные. Однако Тавита прав: пришло время подумать об обрезании. Первый вероучитель и старый Темере были наиболее искусными в этом деле. Темере пользовался осколком бутылки, утверждая, что он режет лучше, чем старинный бамбуковый нож, но удобнее и надежнее все-таки бритва Тавиты, которую он предварительно погружал в горячую воду. Достанет ли у Матаоа смелости терпеть боль в течение нескольких минут? Не слишком ли он изнежен, как многие мальчики этого поколения? Придется ли его уговаривать, чтобы он не боялся? Поэтому Мато очень/обрадо-вался, хотя постарался скрыть это, когда Матаоа сообщил ему о своей просьбе. Его сомнения рассеялись, сын держался спокойно и серьезно, как и подобало в такой момент. Мато отправился к Тавите, и они договорились, что операция будет совершена на второй день будущего месяца. Несколько ближайших родственников вернутся из сектора не раньше этой даты, и они будут огорчены и оскорблены, если традиционный таамараа проведут без них.
За деревней, после нескольких минут ходьбы вдоль лагуны под тенью кокосовых пальм, тропинка приводила к ложному фарватеру, ширина которого была примерно пятнадцать метров, а глубина столь незначительна, что в любом месте можно было пройти вброд. Водная гладь оживлялась лишь в период приливов и отливов. Здесь устраивали гонки маленьких лодок с балансиром, в изготовлении которых особенно отличался Пунуа. Они точно походили на лодки взрослых и казались сделанными по одной и той же модели. Однако что-то мешало им двигаться по воде с легкостью настоящих. В чем же дело? Пунуа сам признавался, что не знает, чем это объяснить. Неправильная регулировка балансира, ничтожная ошибка в распределении веса при выдалбливании лодки — и она переворачивалась: тонула или садилась на мель под хохот присутствующих.
Самый увлекательный момент гонок наступал тогда, когда течение увлекало за собой лодки, а мальчики бежали по берегу и испускали отчаянные крики, как будто пироги были послушны их воле и могли следовать указаниям.
В конце пролива, в самой узкой его части, возвышалась небольшая скала, и около нее наступал решающий момент для лодок, которые не выбыли из игры, — они должны были обойти преграду и справиться со стремительным течением, разделенным скалой на два рукава. Выдерживали лодки с наиболее устойчивым равновесием, остальные шли ко дну, как только попадали в бурлящую полосу.
После окончания гонок мальчики делились на группы в зависимости от своего возраста и склонностей. Те, у кого были с собой остроги, отправлялись бить рыбу, остававшуюся в лужах после отлива. Другие собирали ракушки, а некоторым удавалось даже поймать оири.
Самым интересным развлечением была игра с оири и сухим орехом. Большие рыбы, которых взрослые мужчины били острогой или ловили на леску, были не в счет, — речь шла о маленьких оири, обитающих в углублениях в песке и в мадрепоровых кораллах близ побережья.