Атолл

К общему удивлению, Ли Мин и его жена стали собирать старые доски, ржавые гвозди и разные ненужные вещи, валявшиеся на песчаном берегу или давно выброшенные на свалку вдали от деревни. Из них он сколотил нечто вроде хижины, а в ней устроил пекарню. Обычно жители Паумоту собирали упавшие на землю кокосовые орехи незадолго перед тем, как употребить их на топливо, расколов надвое ударом топора. Их хватало с избытком на всех, кто не ленился нагибаться. Ли Мин велел своему старому отцу и жене починить наполовину сгнившие джутовые мешки и наполнить их сухими орехами, а потом втащил в хижину и сложил под крышей из волнистого железа. Поистине странные привычки!

Но еще больше люди Арутаки были поражены изумительной быстротой, с которой Ли Мин освоил диалект Туамоту, они были даже польщены этим. Этот иностранец не только ухитрился говорить на их языке, но каждый день обучал новым словам двоих своих детей. Понемногу словарь Ли Мина так обогатился, что он мог по-настоящему заняться торговлей. Когда женщина или мужчина приходили к нему за хлебом, он вытаскивал из ящиков и показывал разные хозяйственные мелочи, просто и скромно объяснял их назначение и ценность, никогда не проявляя навязчивости и не стесняя клиентов излишней настойчивостью. Некоторые покупали эти вещи, о которых раньше и не помышляли, лишь потому, что увидели их, да они и стоили-то всего несколько килограммов копры[4]. Однако у Ли Мина были и каталоги с прекрасными изображениями множества весьма полезных и заманчивых предметов. Улыбаясь, он объяснял, как пользуются ими жители неслыханно богатых больших городов. Он, Ли Мин, знал, где заказать эти вещи. Конечно, они обойдутся в некоторое количество копры, но разве не стоит собрать ее несколько больше обычного, чтобы стать обладателями этих вещей?

Один старейшина, из числа семи избранных, как-то раз сказал своим односельчанам:

— Я знаю от судового приказчика «Ваинианиоре», что на многие острова Туамоту приезжали китайцы с семьями, такие же, как Ли Мин, и открывали магазины. Раз у нас есть свой китайский торговец, будет стыдно, если он останется бедняком с несколькими мешками копры, кусками мыла и немногочисленными товарами. Мы должны посодействовать ему, чтобы у него в лавке было всего много. К тому же, — добавил он, обращаясь к нескольким молодым людям, слышавшим его, — есть тонны и тонны копры, пропадающей в секторах[5] лишь потому, что молодые люди предпочитают теперь играть на гитаре, бодрствовать всю ночь и приставать к девушкам. Лучше бы молодые бездельники развивали мускулы в работе, тогда у нас было бы больше разменной монеты.

Ни один молодой человек, попавший таким образом под обстрел, не позволил себе возразить ни словом, ни жестом. Но другой старейшина после некоторого раздумья заметил, что можно прекрасно обойтись и без этих предметов: что может быть лучше вековых обычаев и традиций? Но аргументы такого рода имели успех лишь у нескольких стариков, боявшихся изменений привычного уклада жизни. Так Ли Мин стал посредником для семей старейшин, доверивших ему сбыт или обмен запасов копры, и с каждым прибытием шхуны его лавка обогащалась продуктами и другими товарами, пробуждавшими у каждого желание иметь их.

Когда же Ли Мин узнал, что в этом году на Арутаки будет разрешен сбор раковин, он поднес небольшие подарки главным ныряльщикам, с тем чтобы они оставили за ним по обычной цене весь улов. До этого они продавали раковины непосредственно скупщикам, приезжавшим в деревню из Папеэте, но теперь им куда удобнее наладить обмен через него, Ли Мина. Ведь он уже стал одним из них! Эти слова показались разумными и справедливыми почти всем ныряльщикам. Мато сдал Ли Мину около полутора тонн прекрасных раковин и в ожидании расчета регулярно забирал в лавке Ли Мина продукты и деньги, которые тратил в игорных бараках, хотя Техина бранила его, когда он туда отправлялся, и еще больше, когда иной раз возвращался очень поздно.

Ли Мин закончил беседу с ныряльщиками. Он вернулся за прилавок, открыл книгу записей и внес туда несколько цифр. Затем закрыл ее, и взгляд его остановился на Мато.

— У меня сын! — сказал Мато.

Ли Мин показал в улыбке свои плохие зубы и несколько раз наклонил голову в знак поздравления.

Когда ему было восемь лет и он жил в провинции Син-Канг, он видел, как его родители утопили новорожденную: в их лачуге и так было слишком много девочек. Ли Мин был тогда очень горд: он — мальчик, следовательно, желанный, не то что его маленькая сестра, хуже щенка охотничьей собаки.

— Сын, это хорошо, — сказал он.

— Хорошо! — подтвердил Мато, гордо выпятив грудь.

— Как ты назвал своего сына?

— Матаоа, Матаоа!

Мато разразился смехом, и Ли Мин, зараженный его радостью, улыбался, покачивая головой.

— Завтра я устрою большой тамаараа[6] по случаю рождения сына, — сказал Мато. — Потребуется много еды.

Мгновенно лицо Ли Мина приняло то выражение, какое он обычно сохранял, разговаривая с покупателями. Он предложил домашнюю птицу, одного или нескольких поросят, рыбу…