Атолл

Это доказывало, что рыбная ловля Мато, ловля для празднества в честь рождения его первенца, была благословенной! Мато испытал новый прилив чувств к сыну: вот так Матаоа! Даже сам бог был доволен его появлением на свет. Удачная ловля означала, что небо покровительствовало и ему, счастливому отцу и великому ныряльщику! Поистине счастливое предзнаменование!

Мато набрал воздуху в легкие и нырнул. Тактика охоты на татихи заключалась в том, чтобы повиснуть на глубине, держась левой рукой за неровности коралла, с острогой наготове в согнутой правой руке. В косяке, приближавшемся к нему, было несколько сот рыб. Они не свернули при виде Мато и продолжали подниматься, приняв его за коралл или за рыбу. Мато без труда поражал острогой по две-три рыбы при каждом погружении. Но вот настал день, вода стала совершенно светлой и поведение татихи изменилось. Мато, однако, предвидел это. Он насадил рыбу на наконечник меньшей остроги и вставил ее в углубление коралла таким образом, чтобы она держалась горизонтально, острием к проточной воде. Удалявшийся косяк вернулся к мертвой рыбе. Татихи яростно бросились к Мато, как бы желая отомстить за смерть своих товарищей, и Мато тотчас же проткнул нескольких острогой. Теперь охотиться стало труднее, и он отправился на другое место.

Там было больше простора, и Мато увидел множество рыб различных пород: он выбрал параи. На рыб средней величины он не обращал внимания и атаковал только крупных, голубых, как утреннее небо. Они бились на остроге, Мато приходилось остерегаться ударов хвоста с острыми шипами.

Потом Мато бил только ярко-красную ихии с большими неподвижными глазами, наиболее изысканную по вкусу. Ихии другого вида, менее пучеглазая и не такая нарядная, не привлекала Мато, хотя, покинув свою яму, проплыла совсем рядом с ним: ее сухое мясо не годилось для тамаараа по столь торжественному случаю. Косяки ярко-красной ихии заметно поредели, а оставшиеся в живых рыбы стали очень осторожны и прятались при малейшем движении Мато. Не пора ли прекратить охоту? Он выполнил свое обещание Ли Мину и вез на празднество самых ценных рыб, за исключением оири, которая появлялась в лагуне лишь в начале теплого сезона.

Солнце стояло уже высоко. Поднялся легкий ветерок, дувший к берегу. Работая веслом, Мато говорил себе: причалю к берегу, и пусть другие восторгаются содержимым пироги. Я лишь пошлю одного из парней к вождю Арутаки, Фареуа, продолжающему управлять всеми делами основной деревни; пусть попросит от моего имени и от имени моего отца Моссиу возглавлять тамаараа. Мато вчера обещал вернуться с пирогой, до краев нагруженной рыбой, — что ж, его лодка полна добычи. Мато как сказал, так и сделал! Теперь пусть говорят другие, а не он. Что же касается мары, то это другое дело, и, когда наступит благоприятный момент, он о ней расскажет.

Тамаараа

— Мой живот совершенно полон! Спасибо Мато и Моссиу, — напыщенно начал Фареуа, вождь Арутаки.

Он не без труда поднялся — он сидел на корточках — и стал в позу оратора. Шепот одобрения встретил его слова. Фареуа был высокий человек, очень толстый, с огромным животом, как у тотары[8], когда она надуется. То, что такой живот был полон, свидетельствовало об изобилии и изысканности кушаний, подававшихся на тамаараа, который начался с наступлением ночи.

Для Мато это была большая честь, и он чувствовал себя польщенным. Фареуа возвышался над остальными гостями, которых было не меньше ста человек, и все они приготовились выслушать вождя Арутаки со вниманием. Он смотрел на облака, скрывавшие луну, как будто искал на ночном небе вдохновения. В действительности же Фареуа находился в затруднении. Он был католик и стал вождем лишь год назад, после смерти почтенного Тарау (бывшего вождем со времени цунами 1903 года). Он не знал точно, что надлежало говорить по случаю рождения ребенка мормона[9], которого будут крестить только в возрасте восьми лет. Когда за ним пришла пирога, он уже спал и так и не успел ничего придумать. Однако любые слова вождя таят в себе значение. Его взгляд обратился на ребенка в руках Техины, лежавшей на циновке, и он понял, что должен сказать.

— Вот мальчик, он только что родился, красивый, сильный мальчик, и нет лучшего имени для этого мальчика, настоящего туамотуанца, чем Матаоа — «Глаза радости».

Великолепного тембра голос Фареуа все больше набирал силу, его должны были слышать во всей деревне.