Атомный конструктор №1

Давид Абрамович был с Андреем Дмитриевичем знаком хорошо и достаточно близко. И, безусловно, испытывал его влияние. Причем испытывал настолько, что после смерти Сахарова написал, как мы знаем: «НЛО — инопланетяне. А, может быть, А.Д.С. один из них? Уж очень он непохож на современных людей Земли». Уже поэтому последние оценки Сахарова Давидом Абрамовичем не всегда можно назвать критичными и объективными — он явно восхищался Сахаровым не только образца 1952-го, но и образца 1989-го года.

А точнее — неизменно восхищался им, и — все тут!

И, конечно, перед глазами Давида Абрамовича стоял Сахаров тех лет, когда он жил в Сарове в доброй атмосфере дружной семьи, которую вела удивительная женщина — жена Андрея Дмитриевича Клавдия, «Клава». Хранительница домашнего очага и душевного покоя физика Сахарова, она влияла на него — но как добрая, чуткая, понимающая, любящая подруга, умеющая отвлечь мужа от забот и деловых проблем. И Андрей Дмитриевич трогательно любил ее, детей.

Клава рано умерла, и на смену этому доброму гению Сахарова пришла изощренная Елена Боннэр, ставшая его злым гением и увлекшая физика Сахарова в мир сомнительной политики. И уж она-то покоя мужу не дала, ее влияние было прямо противоположно влиянию Клавы. Клава вела дом, где муж мог отдохнуть перед новыми трудами. Боннэр лишила Сахарова и домашнего уюта, и его дела.

Но для Давида Абрамовича Андрей Дмитриевич всегда оставался «АДС» времен РДС-37. Что ж — в этом ему никто не может быть судьей. Он имел право на свой взгляд на ушедшего товарища — младшего по возрасту, но старшего заслугами.

Переживая утрату и вспоминая былое, Фишман делал пометки, вызывая в памяти беседы во время прогулок, полеты на полигон, командировки на Урал. Вспоминал курьезный случай, когда Сахаров в спешке отъезда забыл паспорт и начальник аэровокзала, видя в списках на полет Сахарова, сомневался, что перед ним тот, кто внесен в списки, и выручила случайно оказавшаяся в сахаровском пальто орденская книжка.

Не для других, а для себя, Давид Абрамович писал: «От нас ушел большой великий патриот России, носитель Духа, Совести и Интеллекта. Как большой настоящий ученый он был необыкновенно щедр и добр. Главное, что он нам оставил — Совесть. Он жил и трудился на совесть…»

Эта мысль была бы верна, если бы за последними словами «…трудился на совесть» шло: «пока работал в Сарове», но Фишман-«ДАФ» не видел в своем «АДС» недостатков, в записях о Сахарове четко видна некритичность восприятия Сахарова Давидом Абрамовичем.

Что ж — Фишман не был политиком, его сферой была, все же, инженерия. Но, так или иначе — Андрея Дмитриевича не стало, и теперь было важно не дать Елене Боннэр и прочим сделать Сахарова знаменем «оппозиции». Важно было показать всем, что великий Сахаров принадлежит не политиканам, а тому делу, которым он занимался в Сарове.

Наилучшим вариантом тут был бы возврат Андрею Дмитриевичу — хотя бы посмертно, всех его званий и наград, которых он был удостоен за ядерные оружейные работы. После того, как внешние силы стали использовать Сахарова в политиканских играх, он был лишен государством всего: звания трижды Героя, орденов, лауреатских званий, кроме звания действительного члена Академии наук СССР. Хотя бы теперь ситуацию можно было изменить — в общих интересах.

Инициатива могла и должна была исходить от родного ведомства — Минсредмаша, в то время, правда, уже переименованного в Минатомпром. И вот тут мне придется обратиться к собственным воспоминаниям.

МИНИСТЕРСТВО министерством, но было бы разумно и почетно, если бы исходный толчок возможному ходатайству перед правительством о возврате Сахарову трех его Звезд Героя Социалистического Труда и лауреатских званий шел от ВНИИЭФ. Я понимал это со всей отчетливостью, однако мой низкий статус и близко не позволял «высовываться» с такой идеей в главк или министерство самостоятельно. Однако проект ходатайства я написал. И, хотя и беспартийный, пошел с ним к одному из знакомых членов парткома ВНИИЭФ с тем, чтобы уже вместе пойти к Давиду Абрамовичу.

Вскоре мы были в его кабинете. Не так часто я в нем оказывался до этого, а тут еще и вопрос «нештатный», деликатный. Фишман прочел, задумался, а когда заговорил, то стало ясно — он склонен не жестко, но явственно от участия в таком деле уклониться. И тут я разозлился и не сдержался, высказавшись в том смысле, что вот, мол, так мы и сдаем позиции, а дрянь — наступает. Сахаров без его «атомных» Звезд — это знамя для «демократов». А Сахаров с возвращенными Звездами — один из символов державной работы.

Давид Абрамович как-то тяжело, но не сурово, а скорее устало, посмотрел на меня — а знал он меня плохо, почти не знал, взял со стола мой листик, и, ни слова не говоря, вышел из кабинета. Вне сомнений, он направился в «предбанник», к которому примыкала комнатка с «гербовым» телефоном для переговоров по ВЧ-связи.