Атомный перебежчик

Людей впереди Борис увидел метров за двести. Было понятно, что и они его увидели. Прятаться смысла не было. Негде здесь прятаться, да и не выглядели эти норвежцы опасными. Хотя кто знает, что у человека за душой. Порой прямо в глаза смотришь человеку, а понять его не можешь. Хотя за много лет работы следователем Особого отдела НКВД Коган научился читать и по глазам, и по другим признакам. Но чтобы человека понять, надо с ним заговорить. «Много я с ними наговорю?» – усмехнулся про себя Борис, нащупывая в кармане блокнот с несколькими ходовыми фразами на норвежском языке, которыми их снабдили. В его положении шарахаться от каждого встречного глупо. Так можно вообще никуда не дойти. А если это партизаны, если они его за фашистского шпиона примут? Могут и пристрелить.

«Рисковать так рисковать», – бодро подумал Коган и двинулся к людям.

Он шел и рассматривал незнакомцев. Четверо. Двоим лет по пятьдесят примерно, двое помоложе, лет по сорок. Одеты характерно для этих мест. Нельзя с уверенностью сказать ничего об их профессии. Ясно, что не городские жители, что не из легковой машины вышли подышать свежим воздухом, чтобы потом снова вернуться в город и засесть за бумаги в своей конторе. Теплые ботинки, куртки, меховые шапки. Один, высокий, покуривает трубку. Рядом с ним человек с нервными движениями. Что-то пытается втолковать, в чем-то убедить. И головой кивает на него, на Когана.

«Интересно, что они думают обо мне?»

Коган поправил автомат на ремне. Одет он был примерно так же, как и эти люди. Свой белый рваный маскировочный костюм он утопил в реке. С автоматом Борис расставаться пока не решился. Может, и зря, а может, еще и пригодится. Вот сейчас все и решится.

– Гу квелль! – старательно выговаривая норвежские слова, поздоровался Коган и широко улыбнулся, демонстрируя свои миролюбивые намерения. – Вурдан гор де?[4]

Лица норвежцев оставались каменными, только тот, что с трубкой, смотрел на него с каким-то странным интересом. Впрочем, двое сунули руки в карманы курток. Там вполне могли оказаться пистолеты, но отступать назад уже было поздно. Неизвестно, что с Буториным. Может быть, фашисты уже идут по следу самого Когана. С собаками, например.

Виновато улыбнувшись, Борис поправил автомат и снова заговорил, подглядывая в свой блокнот:

– Арь дэ ну́ен сом сна́ккерь рю́ссиск харь? Яй арь рюссиск. Кан дю йелпе мей?[5] – чуть помедлив, он добавил вполголоса: – Хотя, если бы я признался, что еврей, вы бы все равно не поняли.

Норвежцы переглянулись. Как показалось Когану, они выжидающе смотрели на того, длинного, с трубкой. Он наконец вытащил мундштук изо рта, постучал трубкой по каблуку своего ботинка и не спеша спрятал ее в карман.

– Вам повезло, из всех нас я немного говорю по-русски, – сказал он довольно чисто, но с сильным акцентом.

– Кто вы такой? Вы сказали, русский. Но вы с оружием. Вы диверсант, разведчик? Вас забросили в тыл с парашютом?

– Как я сюда попал, большого значения не имеет. И если я вас не знаю и не могу вам доверять, то и вы находитесь в таком же положении. – Коган поперхнулся, злясь на себя, что разговаривает такими заумными словами с человеком, который плохо говорит по-русски и примерно так же понимает русскую речь. Но длинный, кажется, понял.

– А на что вы рассчитывали, подходя вот так к незнакомым людям в оккупированной Германией стране? Да еще с немецким автоматом.

– Думаю, что у этих двоих, – Коган кивнул на норвежцев, все еще державших руки в карманах, – тоже могут оказаться немецкие пистолеты, а не японские и не французские. А рассчитывал я, как и любой нормальный человек, на патриотизм норвежцев, которые не оставят борьбы с врагом, растоптавшим их родину. Общий враг часто делает людей друзьями. Хотя бы на время общей борьбы.

Человек, стоявший рядом с длинным, что-то быстро заговорил по-норвежски. Глаза его забегали, он нервно закивал в сторону Бориса. Длинный спокойно выслушал его, и когда собеседник замолчал, снова обратился к Когану:

– А вот мои норвежские друзья не согласны с тем, что вам можно доверять. И знаете почему? Именно потому, что их родина оккупирована врагом. Проще вас пристрелить и снять этим все проблемы. Ведь они могут быть, если вас оставить в живых, а потом проверять. А потом столкнуться с ситуацией, когда вы окажетесь нацистским агентом. Зачем им все это?

– Слушайте, а ведь вы англичанин? – догадался Коган.

– Не вижу смысла от вас это скрывать, – пожал плечами незнакомец. Вашей участи это никак не облегчит. Отдайте автомат. Мы поговорим с вами, но уже не здесь.