Атомный перебежчик

Буторин молчал, ломая козий сыр и откусывая хлеб. Он не смотрел на ученого и не участвовал в разговоре. Странное состояние, когда ты достиг цели, и теперь все или окончательно позади, или опять рухнет, и ты снова начнешь долгий путь вперед.

Венге мог отказаться ехать в Советский Союз. Просто отказаться, не вдаваясь в объяснения причин. И что тогда? Бить по голове, вязать и тащить на себе через границу к фронту или ждать на берегу подводную лодку, кормить пленника с ложечки, а потом грести по ледяному ночному морю к своим. Буторин понимал, что задачу на этом этапе лучше других решит только Сосновский. У него и отличное знание немецкого языка, и опыт разведчика-закордонника, и точное понимание немецкого менталитета.

А Михаил грел ладони о большую глиняную кружку с чаем и с улыбкой смотрел на немца. Он слушал, как Кнудсен рассказывал своему другу о событиях последних дней, как тот побывал в гестапо. Венге иногда посматривал на русских, не выдавая своего интереса.

– Замерзли, Клаус? – спросил вдруг Сосновский, глядя, как немец украдкой почесывает руки и шею. Частое явление – реакция кожи на холод.

– Да, там, в подвале, – не курорт, – кивнул ученый. – Но я согласен сидеть и мерзнуть, но никогда не буду работать на нацистов, на их убийственную политику мирового господства.

– Правильно, правильно, – закивал Сосновский. – У человека должна быть свобода воли. Человек должен добровольно и осознанно делать свой выбор в жизни. Тогда он будет искренним и правильным. Виттар говорил вам, что немцы дважды наведывались сюда? Вам повезло, что они не проводили обысков, не перевернули здесь все вверх дном. Они искали и Кнудсена и вас.

– Да, я знаю, – кивнул ученый. – Я давно предлагал уйти отсюда, чтобы не доставлять неприятностей хозяину. Я слишком опасный гость.

– Мы заберем тебя сегодня, – вставил Кнудсен. – Заберемся в такое место, где тебя никто не найдет. Здесь действительно стало слишком опасно. Гестапо активизировалось, в подполье оказались предатели. Я чудом уцелел благодаря русским друзьям.

Мотоцикл завяз в рыхлом снегу. Он бешено вращал задним колесом, разбрасывая снег, его водило из стороны в сторону, но вперед он никак не хотел ехать. Коган соскочил с заднего седла в сугроб и уперся в мотоцикл руками. Лунд кивнул и стал плавно добавлять обороты. Тяжелая машина медленно пошла вперед, разгребая снег передним колесом.

Коган упирался ногами в снег, скользил, но упрямо делал свое дело. Это было наслаждением: когда ты закоченевший от долгой езды на ветру вдруг начинаешь делать физическую работу и согреваешься, даже покрываешься испариной. И – тепло по всему телу.

Лунд выехал на относительно чистое место и остановился.

– Машина должна остыть, – заявил он и заглушил мотоцикл. – Уже немного осталось. На морозе мотор быстро остынет, минут через пятнадцать тронемся снова.

– Неплохо бы осмотреться, куда поедем, – предложил Коган. – Мы ведь уже почти на берегу озера. Мне кажется, если немцы устроили здесь засаду, могли нас услышать.

Борис бросил один автомат Хеварду, и они двинулись через лес к озеру. Здесь, на высоком залесенном берегу, снега было меньше. Высокие ели с мощными лапами, опускающимися до самой земли, величественно возносились вершинами в небо. Казалось, человек в этом лесу – всего лишь ничтожная букашка, муравей в дебрях.

Просторы замерзшего озера появились неожиданно, когда деревья вдруг расступились.

– Вот здесь, – показал рукой Лунд. – Видишь вон там, на другом берегу, острую скалу? В этом треугольнике от той скалы, этого высокого берега и вон того округлого мыса должны зажечь костры.

– Но я ничего не вижу! – Коган всматривался в белое поле. – Костры еще не подготовили?

– Подготовили еще вчера, – ответил норвежец. – Просто прикрыли белой тканью, чтобы в глаза не бросались. Наши люди должны быть справа, на другом берегу. Там сейчас держат канистры с бензином и ждут условленного времени. Еще час.

– Смотри, немцы! – подойдя к краю берега, показал рукой Коган.

– Будьте вы прокляты! – проворчал норвежец. – Они уже здесь. И тишина, значит, партизаны ничего не знают, а эти притаились и ждут парашютистов, чтобы взять их во время приземления! Их там человек десять-пятнадцать.

– А вон еще слева, смотри! – Коган показал туда, где к берегу выходила дорога.

За деревьями стоял грузовик, выкрашенный белой краской. Значит, там еще человек десять или двадцать. И так, видимо, по всему берегу в районе высадки. Надо как-то прорваться к своим и предупредить. Если просто открыть по немцам огонь, завязать здесь бой, там ничего не поймут. Они не смогут даже передать сигнал опасности пилоту.

– Хевард, ты знаешь эти места? – спросил Коган. – Тут есть еще открытые и ровные площадки, кроме замерзшего озера?

– Есть еще одно озеро, только намного меньше. Оно там, в полукилометре отсюда, на северо-запад.