Аттила

— Мы охотно приняли кушанья, с благодарностью отклонили живые дары и послали вдовствующей царице в подарок три серебряные чаши, несколько теплых одеял из красной шерсти, индийский перец, финики, византийское печенье и другие лакомства, до которых так падки все женщины. Потом, пожелав ей благословения свыше, снова пустились в путь. Однажды нам пришлось свернуть с удобной военной дороги, которая была к тому же наикратчайшей, и пробираться окольными путями по степным проселкам. И все потому, что нам приказали очистить дорогу для одного посольства от подвластного Аттиле народа. Кажется, то шли послы германского племени гепидов.

— Да, это одна из больших групп храбрых готов, — пояснил Приск. — Когда же мы стали возражать против такого распоряжения, то гунны, пожимая плечами, ответили нам: «Если ваш император покорится великому Аттиле, то и его посланникам будут оказывать больше чести!» Вот так. Это было неделю тому назад. С тех пор с нами не случилось ничего примечательного.

— А что заставило вас отправиться из Равенны в царство гуннов? — спросил патриций.

— Та же самая горькая необходимость, что и прежде! — отвечал Ромул. — Только она облекается во все новые формы. Жестокий враг знает наши слабости и свою силу, и не устает злоупотреблять собственным превосходством, чтобы притеснять нас, изнурять налогами, унижать и мучить.

— Он не упускает ни малейшего повода насолить нам, — прибавил префект.

— На этот раз все дело в двух жалких золотых чашах, ради которых комес и префект Норикума были вынуждены отправиться в эти степи и терпеть всевозможные унижения.

— Один римлянин, по имени Констанций, подданный Аттилы, во время осады Сирмиума гуннами получил от городского епископа золотые церковные сосуды, чтобы выкупить из плена самого епископа и других граждан, если город не устоит против неприятеля. Так и произошло: Сирмиум пал. Однако римлянин нарушил свое обещание: он увез сосуды в Рим и заложил их там богатому меняле Сильвану. После этого, как ни в чем не бывало, Констанций вернулся обратно к Аттиле. Тот, узнав о мошеннической сделке, приказал распять его и теперь требует от нас…

— …выдачи Сильвана, который будто бы присвоил себе или утаил золотые сосуды, принадлежащие к числу добычи, захваченной после разгрома Сирмиума и, следовательно, являющихся собственностью Аттилы.

— Как же мы выдадим совершенно неповинного человека?

— А между тем царь гуннов угрожает нам войной в случае отказа.

— Он мог выступить против вас в поход даже и тогда, если бы ему вдруг не понравился нос вашего императора, — иронично заметил Приск.

— И мы вынуждены умолять варвара, унижаться перед ним, стараясь задобрить его дарами, чтобы он отказался от своего чудовищного требования!

— А так как и наша миссия настолько же унизительна, — с глубоким вздохом произнес Максимин, — то будем терпеливо переносить вместе ожидающий нас позор.

— Да, но иметь сотоварищей в подобном несчастье вовсе не утешительно, вопреки словам поэта.

— Равенна и Византия покрыты одинаковым позором!

— Однако, лампа наша догорает… Постараемся заснуть, — посоветовал благоразумный Приск. — Пусть нам приснится былое величие Рима и благодатный сон принесет нам забвение от безотрадной действительности!

XI

Спустя трое суток, оба посольства, соединившиеся в дороге, прибыли к жилищу Аттилы или, вернее, к его главному лагерю, который прославлялся гуннами, словно земная обитель богов.

Просторно разбросанный поселок, состоящий из множества больших и маленьких деревянных домиков, с плоскими крышами и наружными галереями, был лишен каких-либо земляных и иных укреплений. Еще издали можно было различить дом Аттилы — посреди множества бараков и походных палаток, он был как пчелиный улей окружен несметным роем снующих туда и сюда конных и пеших гуннов, для каждого из которых было величайшим счастьем лицезреть хотя бы снаружи, жилище своего могущественного и всесильного владыки.

Эдико с трудом очистил дорогу в этой тесной шумной толпе приезжим римлянам и довел их до «первого кольца стражи», так как круглое здание дворца Аттилы было опоясано одиннадцатью, постепенно суживающимися кругами гуннских, германских и сарматских воинов, численностью в несколько сот человек. Они были расположены настолько близко друг к другу, что могли взяться за протянутое напарником копье. Между ними не смог бы пробраться незамеченным даже юркий хорек или хитрая кошка.

Дом был обшит необыкновенно гладко выструганным и ярко блестевшим тесом, а также окружен полированными круглыми щитами в человеческий рост. Эти щиты не предназначались для обороны, они просто служили украшением. Над входными дверями развевались пестрые флаги, в которых преобладал желтый цвет; здесь стоял последний из одиннадцати кругов вооруженной стражи.