Аттила

Крик ужаса вырвался у старика. Широко раскрытые, но неподвижные, остановившиеся глаза Аттилы были устремлены прямо на него. Застывшие черты лица были искажены судорогой или смертельной болью, все лицо вздуто, затекло кровью, как и белки глаз, почти совсем выкатившихся из орбит. Подбородок, шея и белый шелковый кафтан обрызганы чем-то красным… Однако, на этот раз то было не вино. Хелхал не хотел верить тому, что видел перед собою.

Государь! — крикнул он и стал трясти мертвеца за руку, которая безжизненно упала, когда ее выпустили. — Государь!

Старик с трудом приподнял тяжелое туловище, оно было еще совсем теплым.

— Аттила, проснись! Ведь это только сон.

— Нет, — твердо и спокойно сказала девушка. — Он умер.

— Умер? — дико вскричал старик. — Не может быть!

В испуге Хелхал отскочил назад.

Полуприподнятое мертвое тело тяжело опрокинулось навзничь.

— Умер? В самом деле умер? О, горе! Я вижу кровь… Он часто страдал кровотечением из горла. Это вино убило его!

— Нет, это я задушила твоего господина. Он заснул хмельной, но проснулся опять и хотел… овладеть мною. Тогда я задвинула засов, чтобы вы не могли прийти к нему на помощь и удушила его своими косами.

— Убит женщиной! — в отчаянии воскликнул Хелхал, теребя свои волосы и бороду. — Молчи, несчастная! Проклятая! Беда, если гунны узнают это! Тогда они потеряют голову. О, великий Аттила, павший от руки женщины! Его душа осуждена теперь навеки жить в теле презренного пресмыкающегося!

И старик, в диком порыве горя, бросился на колени перед трупом, покрывая поцелуями его лицо и руки. Молодая девушка напряженно вслушивалась в речи гунна; ей было известно, что гунны верили в переселение душ, и она поняла, какое важное значение может иметь для них смерть Аттилы.

— Неужели это правда? — жалобно повторял верный слуга, вскакивая с колен и снова бросаясь на труп хана.

— Неужели ты думаешь, что Ильдихо может лгать? — сказала девушка. — Неужели ты полагаешь, что мне легко было прикоснуться этими руками к чудовищу? Но борьба была непродолжительна: хмель сделал его почти беззащитным.

— Нет сомнения, — говорил про себя старик. — У него между зубов остались еще пряди желтых волос германки. О, какой ужасный вид!

Хелхал взял большой ковер, служивший одеялом, и накинул его на лицо задушенного.

— Я не могу на это смотреть!.. А ты злодейка, погоди! Еще три дня защищает тебя великий праздник, а на четвертый ты будешь предана лютой казни вместе со своими…

Хелхал кликнул стражу и передал пленницу караульным с приказанием заключить ее в одну из высоких деревянных башен с плоской крышей, которые красовались на каждом перекрестке в лагере и служили темницами.

— Смотрите — запереть ее одну, — скомандовал старик. — Но не вместе с отцом и молодым скиром, а также не с Эллаком. Перед запертыми дверьми поставить трех караульных. Если ей удастся бежать — стража будет казнена.

По его знаку молодую девушку увели. С глубоким вздохом облегчения вышла она из брачной комнаты, сделавшейся комнатой смерти.

— Мы повинуемся тебе, князь, — заговорил начальник караула, с удивлением оглядываясь в комнате. — Но где же… ведь он не переступал через порог… Где государь?

— Вот он! — простонал старик, поддаваясь новому взрыву горя. — Он умер!

И Хелхал откинул ковер.

— Умер? Аттила?..

— Увы!

— Умер? Значит, убит!

Хелхал с отчаянием смотрел на него.

— Но кем?

Между тем в комнату, позабыв робость, стали входить и другие гунны, караульные и слуги. Сначала они толпились на пороге, но потом подошли ближе. Они видели лежащего на постели мертвого Аттилу.

— Умер?

— Аттила умер.

— Убит!

— Но никто не входил сюда!

— Мы лежали на пороге!

— Значит, убит женщиной!

Так кричали гунны перебивая друг друга.

— Нет, не убит! — загремел вдруг Хелхал, выпрямляясь. — Как могли это подумать! Чтобы он поддался молодой девушке! Он, сильный, как вол, мужчина! Вот взгляните на этот громадный кувшин: вы знаете, господин никогда не пил вина, а сегодня он осушил этот сосуд залпом, и умер от удара, блаженной, смертью, упоенный вином и любовью. Завидный конец! Позовите сюда Дзенгизица, Эрлака и прочих князей. Пусть они узнают и возвестят гуннскому народу, что наш славный вождь умер прекрасной смертью!

XLVII

Потрясающей, величественной в своей варварской дикости была печаль гуннов о потере своего могучего вождя, единственного великого человека, который вышел и должен был выйти из их среды. Все эти многие тысячи людей, по-видимому, инстинктивно сознавали перед трупом Аттилы, что в лице его уничтожен твердый оплот их могущества. Он служил крепким обручем, который один связывал между собою хрупкие, сами по себе, стрелы гуннских орд, и создал из них непобедимую силу. Гунны понимали, что мощь и слава их народа умерли вместе с Аттилой, что их счастливая звезда закатилась.