Аукцион

— Дим, эти вопросы написал иностранец. Никто из настоящих островитян не позволит себе такой бестактности. Мы не любим ваш строй, но мы пришли сюда, чтобы говорить о культурных программах в России, и мы этим занимаемся...

— Бесспорно... Но чтобы не было недоговоренностей: мое воинское звание — капитан второго ранга в запасе. Платят мне издательства. Советские и здешние, западные. Судить о том, лгу ли я и сколь квалифицированна моя ложь, удел читателей... Наш Пушкин сказал прекрасно: «Сказка ложь, да в ней намек! Добрым молодцам урок» Ну, а теперь серьезный вопрос: «Было ли Возрождение в русской живописи?»

Годилин не выдержал, выкрикнул с места:

— Не вешай лапшу на уши этим доверчивым агнцам, Степанов! Расскажи лучше про свою шпионскую миссию!

Пат дернула его за локоть; Годилин досадливо отмахнулся.

— Степанов побоится отвечать на мои вопросы, они все заложники!

— Джентльмен, — голос Годфри сделался ледяным, — пожалуйста, говорите на том языке, который понимает аудитория, если вы не владеете пером и бумагой...

В зале засмеялись.

Пат поднялась и вышла из зала.

Годилин, не поняв реакции зала, растерянно смеялся вместе со всеми.

— Мистер Годфри, — донесся старческий голос из темноты, откуда-то с верхних рядов, — меня зовут доктор Грешев, Я русский по рождению, подданный ее величества королевы, я умею пользоваться пером и бумагой, но мне хотелось бы внести ясность в происходящее и мне хотелось бы сделать это в устной форме — для того лишь, чтобы вернуть наше интересное собеседование к его изначальному смыслу.

— Это очень интересный человек, — шепнул Степанов Годфри, — пусть скажет.

— Анархия губит шоу, Дим.

— Или же делает его настоящим. Пусть.

— Вы выйдете на сцену, мистер Грешев? — спросил Годфри.

— Это займет уйму времени, потому что мне девяносто три года. Если позволите, я все скажу с места. Леди и джентльмены, я занимаюсь русской историей, она поразительна и совершенно не известна на Западе, отсюда множество ошибок, совершаемых здешними политиками. Так вот, позавчера, накануне торгов в «Сотби», где пустили с молотка русские картины и письма, меня навестил мистер Вакс, он же Фол, из разведки какого-то страхового концерна Соединенных Штатов... Его интересовала судьба произведений русского искусства, оказавшихся на Западе, и — не менее того — активность мистера Степанова, а также его друга князя Ростопчина... Во время войны я работал в министерстве иностранных дел его величества, поэтому могу с полным основанием заметить, что разведка зря ничем не интересуется... Я чувствую запах комбинации во всем том, что здесь происходит... Вот и все, что я хотел прокомментировать.

Шум стал общим.

...Савватеев поднялся с места и пошел к тому креслу, где сидел Годилин; Распопов обернулся, спросил по-русски:

— Ты куда?

Годилин, услыхав русскую речь, испуганно вскинулся с места и выскочил из зала; Степанов только сейчас узнал его; как же горек хлеб эмиграции, а у нас когда-то «салон держал», собирал на огонек, вел беседы, внимательно слушал, «боржомчиком» пробавлялся, голубь...

— Я все-таки вернусь к нашему Возрождению, — улыбнулся Степанов, обернувшись к Годфри. — Это будет сложный разговор, потому что я считаю русским Возрождением иконопись рублевской школы. Не знаю, говорит ли что-нибудь это имя аудитории...

Ростопчин тяжело поднялся со своего кресла, лицо стало еще более мучнистым и сказал;

— Увы, нет.

Годфри поднял руку.

— Леди и джентльмены... Я не хотел говорить о сюрпризе, который приготовлен для вас... Позвольте представить вам князя Ростопчина из Цюриха...

Ростопчин обернулся к залу.

— Вчера во время распродажи картин великих художников Родины мое русское сердце разрывалось от боли и гнева. Я верю в бога, и он помог — несмотря на то, что мне очень хотели помешать — вернуть Родине картину великого Врубеля. Пожалуйста, — он обернулся к девушкам, — она очень легкая, поднимите ее на сцену... К сожалению, я не могу не согласиться со словами мистера Грешева: за всем тем, что происходило и происходит, я вижу возню... Говорю это, — он вымученно улыбнулся Степанову, — как капитан первого ранга запаса, только звание мне присвоено не в Москве, а в Париже в начале сорок пятого...

14

Через полчаса Софи-Клер — сразу же после того, как фол позвонил ее адвокату Эдмонду и сообщил, какой подарок сделал князь России — набрала номер телефона сына.

— Маленький, пожалуйста, возьми ручку и запиши текст... Ты должен сейчас же отправить телеграмму, в адвокатскую контору Эдмонда... Только, пожалуйста, пиши без ошибок, тут важно каждое слово: «Как мне стало известно, психическое состояние моего любимого отца князя Ростопчина вступило в критическую фазу. Если ранее он отправлял в Россию какие-то картины и книги на суммы, не превышавшие десяти тысяч долларов в год, то ныне, поддавшись гипнотическому влиянию нечестных людей, отец ставит себя и меня на грань финансового краха, вкладывая все наши деньги в сомнительные произведения искусства, якобы принадлежащие России. Все это более походит на навязчивый, маниакальный бред, чем на филантропию». Записал?

— Да.