Аукцион

— Дим, прошу простить... Дело в том, что привезли вечерний выпуск газеты... Я не знаю, кто это привез и зачем, но там хроника, посвященная вашему пребыванию в Лондоне, просят раздать по рядам. Я думаю, мы все же не станем прерывать собеседование.

— Я впервые принимаю участие в шоу, — ответил Степанов, — так что поступайте, как у вас принято.

— Пусть раздадут газеты! — выкрикнул по-русски Годилин.

Годфри удивленно посмотрел на Степанова; тот перевел; голос, человека показался ему знакомым.

— Пожалуйста, если хотите высказаться, — сказал Годфри в темноту, чеканя каждую букву, — напишите свое пожелание или вопрос на листках, которые вам предложат мои помощницы; видимо, джентльмен опоздал, — обратился он к Степанову, — и не слышал мое объяснение по поводу того, как будет проходить шоу.

— Пусть раздадут, — негромко заметил Степанов. — Это, наверное, неспроста, пусть себе.

— Мне сдается, вы неправы.

Степанов пожал плечами.

Девочки Годфри между тем работали виртуозно — улыбка налево, улыбка направо, каблучки цок-цок-цок; некоторое замешательство и шепот, возникший после выкрика Годилина, были погашены; длинноногая американка в коротенькой юбочке принесла на сцену ящик, набитый листками с вопросами.

— Вас хорошо эксплуатируют, Дим, — сказал Годфри, стремительно пробегая поступившие записки. — Мы, капиталисты, зря время не тратим, если пришли на работу, работайте! — и, отложив три вопроса, он передал Степанову остальные.

— Что знают в России о западной живописи? — прочитал Степанов. — У нас есть коллекции, не очень-то уступающие здешним. В Эрмитаже, например, залы Матисса мне кажутся самыми интересными в мире. У нас прекрасный Пикассо; кстати, «Любительница абсента» тоже в Эрмитаже. К сожалению, из наших музеев нацистами были похищены Рафаэль, Рубенс, Рембрандт, Гольбейн, Сислей. Всего с Украины вывезено триста тридцать тысяч произведений искусства.

В зале зашумели.

— Да, да, я не оговорился, триста тридцать тысяч, — повторил Степанов. — Примерно столько же похищено в Белоруссии и музеях Российской Федерации. Словом, наши люди знают западную живопись значительно больше, чем у вас знают нашу.

В это время вошел Ростопчин; ох, подумал Степанов, слава богу; я даже боялся думать про то, что он не придет; какой белый, совсем мучнистое лицо; наверное, брился в парикмахерской, от них всегда выходишь белый, делают массаж и компресс, а потом кладут пудру.

Он шепнул Годфри:

— Пришел Ростопчин.

Тот чуть повел головой, Ростопчина провели на оставленное для него место в первом ряду. В правой руке он держал картину, в левой — газету, которую передал француженке, шепнул ей что-то на ухо, та кивнула, поднялась на сцену, протянула Степанову вечерний выпуск; он сразу же увидел заголовок, фотографии, повернулся к Годфри.

— Видимо, кто-то привез сюда именно этот выпуск. Не мешайте людям делать их дело, пусть раздадут, я отвечу.

— Правду? Пропаганда не пройдет.

Степанов усмехнулся.

— Но ведь бывает же иногда правдивая пропаганда, нет?

(Фол рывком снял трубку телефона, едва только раздался звонок.

— Ну? Началось?

Ответил однако же не Джильберт, а женский голос:

— Простите, сэр, вам пришел пакет из Гамбурга. Послать сейчас, или вы заберете, когда будете ужинать?

— Пошлите, пожалуйста, сейчас же.

— Да сэр.

Фол посмотрел на часы; прошло сорок три минуты; пора бы. Закурил, жадно затянулся, подумав: завтра пойду в сауну, выпарю всю никотиновую гадость и закажу массаж на час, не меньше Сегментальный, радикулитный, позвоночный — все это ерунда; необходим общий, с макушки до пяток, как в Японии, они это выполняют сказочно.

Фол усмехнулся, вспомнив, как он прилетел в Токио; парень, чем-то похожий на Джильберта, представлявший контору, пригласил его в баню; вы должны это ощутить, Джос, здесь прекрасный массаж; нигде в мире не получите такого; Джос купил себе талон на «массаж экстра-класса»; японский Джильберт — он получал в два раза больше, чем фол, Лэнгли всегда экономило на командировочных, зато людям из резиденту? платило огромные деньги — заказал «первый класс»; к фолу вышла очаровательная японочка в бикини, а к длинному Джильберту привели толстенного мужика с бицепсами; фол упал на пол от смеха; воистину бог карает скупость.

...Фол угадал звонок за мгновение до того, как он раздался, снял трубку.

— Ну?

— Ростопчин пришел, — ответил Джильберт.

— Начинайте.

— Парижского гостя может занести, нервничает.

— Пусть себе.