Аукцион

Ростопчин потерял название и адрес театра, где проходило шоу; все-таки русскость в нас неистребима, подумал он; ну отчего я не записал в книжечку? Попросил шофера остановиться около первого же бара, разменял за стойкой фунт, спустился вниз, к туалетам, там был телефон; старуха со всклокоченными пегими волосами сидела на стуле между дверьми для «леди» и «джентльменов», внимательно читая газету.

Ростопчин быстро просмотрел два справочника, лежащих у аппарата, черт-те сколько театров, Степанов два раза повторял адрес; где же эта чертова бумажка, куда я ее сунул?

Он снова достал записную книжку бумажник, просмотрел еще раз, адреса не было. Вдруг его обуял ужас: картина в такси, шофер может уехать, все они жулики! Он бросился наверх; таксист сидел, расслабившись, кепку опустил на глаза, наверно, работал ночью.

— Послушайте, — сказал Ростопчин, — там у меня стекло, — он кивнул на картину, — важно, чтобы не упало разобьется.

Какую-то чушь несу подумал он; совершенно не умею врать; наверное, это хорошо ложь — оружие слабых: вероятно поэтому так великолепно врут женщины: врут и скрывают; насколько все же они скрытнее нас! До того часа, пока Софи не исчезла из Цюриха я не догадывался что она уже полгода со своим французом, только чаще, чем обычно, устраивала мне сцены ревности, особенно если задерживался по делам в бюро Ростопчин посмотрел номер машины только б не забыть, если все-таки уедет; или взять картину с собой? Смешно; ну и что ж, зато нет риска; тоже наша родная русскость — страх показаться смешным.

Ростопчин вернулся в бар, снова подошел к телефону, набрал номер справочной службы.

— Добрый вечер, где сегодня идет шоу русского писателя Степанова? Нет, я не знаю названия театра. Где-то в центре.

Не поднимая головы, старуха со всклокоченными волосами сказала писклявым голосом:

— Шоу идет на Пиккадилли.

Ростопчин испытал давящий ужас; медленно обернулся, стараясь увидеть кого-то другого, незнакомого.

— Что вы сказали?

Старуха протянула ему газету.

— Тут написано про какого-то Степанова. Может быть, это именно тот, который вас интересует?

Ростопчин взял газету; вечерний выпуск; на второй полосе напечатаны кадры кинопленки: Степанов с Че; в военной форме у партизан Вьетнама; в Лаосе рядом с расчетом зенитного пулемета; с палестинцами; в Чили; последнее фото в «Сотби», вместе с ним, Ростопчиным; рядом сидит улыбающаяся Софи. И заголовок: «А сейчас новое задание КГБ — внедрение в высший свет Лондона! Кто вы, доктор Степанов?» Жирным курсивом был набран адрес театра: «Сегодня вечером Степанов дает политическое шоу, текст которого утвержден бюро кремлевской пропаганды».

Ростопчин протянул старухе монету.

— Я возьму эту газету?

Старуха, посмотрев монету, заметила:

— Мало дали, номер стоит в три раза больше.

11

...Годилин сидел с Пат в такси напротив входа в театр; когда подкатила желтая малолитражка, на дверцах которой значились названия газеты, телефоны и адрес, водитель, не выключая мотора (стоянка запрещена), бросился к театру, зажав под мышкой пачку газет.

— Ну фто, пора, видно, и нам, а?

— Волнуетесь?

— Я?! — Годилин рассмеялся. — С чего вы взяли? Я по призванию драчун. Знаете эсеровский лозунг? В борьбе обретеф ты право свое... Еще одна сигарета, и двинем.

12

Ростопчин сел за столик возле окна так, чтобы видеть такси; медленно, чувствуя, как колотится сердце, прочитал заметку «Кто вы, доктор Степанов?»

Так писали о Зорге, вспомнил он. Был даже фильм об этом русском. Хотя какой он русский? Немец. Нет, русский, он же был с ними, а не с Гитлером. Генерала Власова я не могу назвать русским. А вот Антон Иванович Деникин — наверное, все-таки русский; когда к нему пришли с предложением возглавить белогвардейские подразделения в немецкой армии, он отказался: Родиной не торгую.