— …просто-таки создан для того, чтобы помогать нам работать, — очнувшись, услышал он Петерса. — Коварный агент англо-американских разведок неожиданно появляется и исчезает в самый опасный момент…
Неужели и это — тоже о нем, Реллинском-Рейли?
— В та: ком случае мне суждена очень долгая жизнь, — натужно пошутил Георгий Васильевич.
— О вас еще сложат легенды, — без улыбки ответил Петерс. — Мы вас будем беречь, Сидней. Кто знает, сколько еще раз вам придется вживаться в шкуру врага…
«Ирина, — подумал Реллинский, и в груди у него мягко дрогнуло сердце, — как хорошо, что о тебе никто ничего не знает».
Пора было возвращаться в Петроград.
— Надо бы обмыть это дело, — Эдуард Берзинь щелкнул по крышке часов, где была выгравирована надпись: «Пламенному чекисту Г. В. Реллинскому за особые заслуги в борьбе с контрреволюцией». — Серебряные! Фирмы Буре! Старая работа, дореволюционная… Реквизировали их у какого-нибудь буржуя, а теперь они послужат тебе… Сто лет будут ходить без ремонта! Давай скинемся и отметим наградные…
— Да не мешало бы… — Георгий Васильевич задумчиво повертел в руках удостоверение на имя «сотрудника ВЧК Сиднея Георгиевича Реллинского», которым пользовался весной и летом. — Слушай, а что мне делать с этим липовым документом? Я хотел сдать, но Ян Христофорович только посмеялся. Потом, говорит, сдашь, в исторический музей, за большие, говорит, деньги…
— Ну и оставь себе на память, — посоветовал Берзинь. — Приятно будет вспомнить под старость, как мы с тобой были матерыми антисоветчиками… Смотри, товарищи еще задразнят Сиднеем Георгиевичем! — он рассмеялся. — Ну, пошли пропивать наградные…
«Иногда мне кажется, что все это был лишь сон или смешной любительский спектакль с переодеванием… Правда, в то время, когда я существовал под именем Сиднея Рейли, мне так не казалось. Было несколько очень рискованных моментов, когда я мог поплатиться жизнью… К примеру, когда пришлось объяснять Фрэнку, почему «Интеллидженс Сервис» использует один и тот же псевдоним для разных разведчиков. Но Кроми верил мне безоговорочно, из-за чего и поплатился, бедняга… Как ни оправдываюсь перед собой, все равно знаю, что его гибель — на моей совести. Впрочем, официально сообщено, что, когда брали посольство, он убил Янсона и ранил Шейнкмана и Бортновского… Но кто-то говорил мне, что Яшу Шейнкмана просто перевели в другой город, а Янсон в завязавшейся перестрелке был ранен (смертельно) кем-то из своих же… И потом — почему Фрэнк был застрелен в затылок?.. Не нравится мне вся эта история…
То же с часами. Я радовался им, как ребенок — новой игрушке, пока Эдуард не сказал, что их реквизировали у какого-то буржуя. Теперь мне все чудится, будто я ношу украденную у кого-то вещь. Что со мной? Может быть, это пережитки прошлого? Скорее всего, я просто устал. Работа изматывает до предела… Со всех сторон — враги. И внешние, и внутренние. Борьба идет не на жизнь, а на смерть. Единственная моя тихая пристань — Ирина. После всего, что произошло, я не мог находиться в своей старой квартире, где почти одновременно умерли и Таня, и родители. Я переселился к Ирине, хотя она считала, что торопиться нам ни к чему… Не будь я Сиднеем Рейли, не встретил бы такую чудесную женщину. Она много страдала и, по ее собственным словам, была на грани гибели от безнадежности и отчаяния, когда мы стали друг для друга спасительной соломинкой среди всеобщей гибели…
…ответы Петерса меня совершенно не удовлетворили. Одно дело — доказывать чью-то вину, совсем другое — фальсифицировать факты в угоду заранее заданному результату. Так можно обвинить кого угодно в чем угодно и расстрелять без суда и следствия. Разницы я не вижу никакой…