Если бы Тюрин был немного более подкован в вопросах магии и межпространственных путешествий, он, возможно, почувствовал бы благоговейный трепет перед тем, как корабль погружался в Межмировой Океан. Но Витя, будучи скромным обывателем, вместо этого ощутил вполне земное, вполне человеческое беспокойство. Это было похоже на ощущение, когда вам вдруг предлагают отведать жабьих лапок, уверяя, что это просто экзотический вид курицы.
Сначала корабль начал странно тянуться и растягиваться, словно был сделан из резины. И вместе с этим растягивалось и время, делая каждую секунду мучительно длинной. Витя, в попытке вернуть себе остатки здравого смысла, закрыл глаза, но это только усугубило ситуацию. Иллюзии, населяющие этот уголок Многомирья, были настойчивы, как продавцы вразнос, предлагающие услужливо то, чего ты никогда не просил. Они внушали Виктору, что корабль просачивается через нечто густое и липкое, и что его стены внезапно забыли, из чего они сделаны.
По спине Виктора пробежал холодок. Это был тот самый момент, когда реальность, словно капризная дама, решила взять отпуск, оставив после себя черновой набросок. Воздух в камере стал густым, как дешёвый суп, которым кормят в тавернах, чья репутация оставляет желать лучшего. Звуки вокруг изменились. Скрип корабля начал напоминать стон древнего существа, которому явно было не по душе, что его разбудили от векового сна. Казалось, что стены камеры могут исчезнуть, стоит только прищуриться и присмотреться повнимательнее. Где-то вдалеке раздался странный звук, как будто по мрачному заливу прокатилась волна. Но это была не просто волна — в её голосе слышалось что-то древнее, злое, то, что должно было остаться в глубинах, но внезапно решило выбраться наружу.
Корабль, словно отдавшийся на волю обстоятельств, погружался в иное измерение, где понятия «верх» и «низ» имели примерно столько же смысла, сколько и выбор цвета носков в темноте. Погружался туда, где другие миры плавали, словно обрывки бумаги в чашке с недопитым чаем.
Когда судно наконец замерло, Тюрин сел на койку и начал приходить в себя. Остальные заключённые, поначалу с любопытством наблюдавшие за ним, утратили интерес так быстро, словно им предложили наблюдать за тем, как сохнет краска. Их шёпоты стихли, и они вернулись к своим мрачным делам, как если бы Витя был всего лишь частью унылого пейзажа, не заслуживающего внимания.
Виктор тяжело вздохнул, пытаясь привести мысли в порядок. Всё, что произошло с ним с момента пробуждения в той странной темнице, казалось нелепым, как если бы кто-то перемешал все страницы его жизни, добавив на обложку кляксы от чернильницы. «Другой мир?» — эта мысль всплыла в его сознании, как мыльный пузырь, готовый вот-вот лопнуть, оставив после себя лишь тонкую плёнку неприятной правды. Но чем больше он размышлял, тем более правдоподобной казалась эта идея.
«Что, если я действительно в другом мире?» — думал он бросив взгляд на существо в соседней камере. Это странное создание, размерами напоминавшее шкаф средней паршивости, выглядело так, будто эволюция забыла про него на полпути и решила вернуться только для того, чтобы сделать всё наперекосяк. Кожаные складки свисали с его тела, как занавески, пережившие не одно нашествие моли. Кожа имела оттенок грязного болотного зелёного, что создавало впечатление, будто его только что вытащили из глубин какой-то особенно зловонной трясины.
Голова существа была, по меньшей мере, загадочной. Во-первых, её форма напоминала нечто среднее между футбольным мячом и тыквой, но той тыквой, которую выбрали для Хэллоуина только потому, что она больше никуда не годилась. Маленькие, как пуговицы, глазки, цвета слабозаваренного чая, таращились на Виктора с выражением странного и слегка тревожного интереса. Эти глаза, казалось, могли одновременно видеть в четырёх разных направлениях, но при этом не были уверены, какой из них на самом деле правильный.
Рот существа находился на некоем удалении от всего остального лица, словно кто-то взял его и немного подвинул вниз и вбок, чтобы не мешал глазам делать своё не слишком убедительное дело. Впрочем, это неудобное расположение никак не мешало ему широко растягиваться в улыбке, которая, хотя и походила на попытку выплюнуть зубы, явно была призвана выражать доброжелательность.
Уши существа — ну, это тоже была загадка природы. Они выглядели так, будто их пришили позже, чтобы не скучно было носить. Большие и мясистые, они топорщились в стороны, напоминая лепёшки, забытые на сковороде в разгар приготовления. Уши явно жили собственной жизнью, время от времени подрагивая, словно пытаясь поймать сигнал с другой планеты.