Авантюристы

— Если вы так уверены, что я ничего не знаю, что же вы не говорите?

— Известно вам, что императрица приказала привезти к ней в ложу маленького великого князя?

— А разве сегодня спектакль?

— Спектакль. Приезжая из Парижа актриса или декламаторша, а может быть и то, и другое вместе…

— И что же дальше? — спросила, сдвигая брови, великая княгиня.

— Все думают, что императрица не без причины не прислала вам приглашения…

— Очень может быть, что и не без причины. А вам эта причина известна?

— Нет, но я могу догадываться…

— Догадываться и я могу, княгиня, но большой пользы от этого не вижу. Императрице общество мое неприятно, и это для меня большое несчастье, но мне кажется, что разговоры об этом и предположения беде не помогут, и если только других вестей, кроме этой, у вас нет…

— О, из-за этого только я не позволила бы себе беспокоить ваше высочество! Прошло то время, когда мне не нужно было никаких особенных причин, чтобы во всякое время дня и ночи являться туда, куда меня влечет сердце, то есть к вашему высочеству! — промолвила Дашкова.

— Но я и теперь всегда рада видеть вас, милая моя княгиня, и вы совершенно напрасно расстраиваете себе нервы, — поспешила заявить цесаревна.

— О, ваши чувства ко мне уже не те, что были прежде! А я осталась все та же… все так же искренне и беззаветно вас обожаю, все так же готова всем пожертвовать для вас! И доказываю это на каждом шагу. Со всеми близкими я разошлась из-за вашего высочества…

— Все это я знаю и ценю…

— Известно ли вашему высочеству, что вот уже месяц, как отец не хочет видеть меня? Про сестру я уже не говорю: вам известно, какие между нами отношения с тех пор, как она позволила себе сойтись с нашими врагами… Но даже и братьев против меня восстановляет: сейчас я получила от Александра письмо из чужих краев, он обвиняет меня чуть не в измене против императрицы!.. Кроме мужа, преданного вашему высочеству и телом, и душой, да детей, которые слишком еще малы, чтобы разделять мои печали, у меня никого нет на свете!..

— А я? — ласково проговорила цесаревна, обнимая ее и усаживая рядом с собою на диван.

— Я уж теперь у вас не одна, — прерывающимся от волнения голосом возразила княгиня.

Цесаревна взглянула на часы, стоявшие на камине, и с досадой сдвинула брови: чувствительная сцена грозила затянуться, а время ей было так дорого! Но тем не менее, поборов усилием воли минутное малодушие, она с напускным участием пожала руку своей подруги и тоном старшей сестры, полушутя, полусерьезно, посоветовала ей успокоиться и не мучить себя воображаемыми печалями.

— Будьте же хоть немножко справедливы к себе и к другим, милая моя Дашкова! Разве вы сами не хлопотали о том, чтобы у меня было больше друзей? Разве мое одиночество не приводило вас в отчаяние? И вот, благодаря, может быть, вам же, меня наконец лучше узнали и полюбили, а вы недовольны! На вас не угодишь. И чего же вы собственно хотели бы? Скажите мне, я, может быть, найду возможность удовлетворить ваше желание.

Княгиня пристально взглянула на свою собеседницу и после маленького колебания, уязвленная, может быть, усмешкой, таившейся в глубине красивых, выразительных глаз цесаревны, с неприятною резкостью проговорила:

— Я желала бы, чтобы вы оставили мне в вашем сердце то место, которое я раньше занимала в нем и которое вы теперь отдаете разным Барским, Пассекам, Орловым…

— Вы забываетесь, княгиня, — произнесла цесаревна, поднимаясь с места и с достоинством выпрямляясь.

Она была очень хороша в эту минуту: большие и выразительные глаза сверкали, как звезды, а щеки вспыхнули от ощущений волновавших ее молодую, здоровую кровь и сильную, страстную душу. Все движения Екатерины были свободны и полны безыскусственной грации. Под широким белым одеянием из мягкой, прозрачной ткани чувствовалось стройное тело с сильными мускулами; маленькая и замечательно красивая рука, поддерживая складки пеньюара, судорожно сжималась на высоко поднимавшейся от учащенного дыхания груди, и вся ее фигура представляла такой контраст женщине расфранченной, стоявшей перед нею, что становилось понятно, почему из всех женщин в Петербурге ни к одной не льнули так страстно все сердца, как к великой княгине Екатерине Алексеевне. Как она была права, отказываясь от претивших ее природному вкусу к изящному модных притираний, мушек, пудры, румян, которыми одаривала ее императрица, в то время, когда отношения между ними еще не определились, и добрая, чувствительная и слабохарактерная Елизавета Петровна льстила себя надеждой найти покорную и любящую племянницу в супруге наследника престола! Это было всего лишь несколько лет тому назад, но всем это казалось так давно, что одна только императрица иногда вспоминала про это. И всегда с тоскливым недоумением перед странным существом, остававшимся для нее, не взирая на близость, неразгаданной загадкой, как и для всех впрочем…