Авантюристы Просвещения: «Те, кто поправляет фортуну»

Билиштейн рьяно принимается задело, отправляется в октябре в поездку и в ноябре представляет планы каналов, соединяющих Петербург и Москву, Волгу и Дон [490]. В письмах Казанове, перебравшемуся из Петербурга в Варшаву, он с удовольствием пишет об обилии работы, сообщает новости о жене, ждущей ребенка, об общих петербургских знакомых. По возвращении в Россию граф Воронцов был вынужден подать в отставку, обязанности руководителя дипломатического ведомства перешли к графу Никите Ивановичу Панину, воспитателю великого князя Павла. Именно у него и его брата, генерала Петра Панина, ищет и находит покровительство Билиштейн. Он сотрудничает с графами Захаром и Иваном Чернышевыми, начальниками над военной и морской коллегиями. Панины и Чернышевы противостоят екатерининским фаворитам братьям Орловым и объединяются вокруг малого двора. Билиштейн удостаивается чести обедать у великого князя. Он знакомится с юным князем А. Б. Куракиным, внучатым племянником Паниных, другом детства Павла Петровича, отправляющимся на учебу в Европу. Он частенько обедает у полковника артиллерии Петра Ивановича Мелиссино, знакомится с его братом Иваном, обер-прокурором Синода, с обер-егермейстером Семеном Кирилловичем Нарышкиным. Он водит дружбу с польским и испанским посланниками, с академиком Леонардом Эйлером. Отметим один важный момент: все упомянутые русские дворяне — масоны, причем П. И. Мелиссино, полиглот, хлебосол, отменный химик и выдающийся артиллерист, был одним из руководителей набиравшего силу ордена, основателем своей собственной системы. Она была близка к розенкрейцерству и состояла из четырех высших степеней: Темный свод, Мастер и шотландский рыцарь, Философ, Служитель храма; последняя ступень вела к истинным истокам благодати, к познанию Бога и природы посредством алхимии, каббалы, астрологии и божественной магии [491]. С Мелиссино коротко сошелся Казанова, Калиостро посещал его в свой приезд в Петербург; о его ложах рассказывают в мемуарах секретарь французского посольства в Петербурге Корберон и французский офицер на русской службе Шарль Массон [492]. Не исключено, что Билиштейн тоже был масоном, но никаких сведений об этом нам обнаружить не удалось.

После первых удач наступает трудное время. Проекты каналов отменены. Коммерц-коллегия, сетует Билиштейн, занята рассмотрением частных вопросов, а не генеральных планов, время проходит, а с ним и лучшие годы, способности притупляются, и незаметно стареешь, так ничего и не сделав. Барон просит императрицу назначить его членом Комиссии по коммерции, к которой перешло общее руководство внутренней и внешней торговлей, а также, добавим, рассмотрение государственных доходов и всех финансовых вопросов в целом. Там накоплено много мемуаров, написанных иностранцами, и у него будет откуда черпать информацию, ибо, подчеркивает Билиштейн, гораздо легче предложить усовершенствования, чем воплотить их в жизнь [493]. На прошении резолюции нет. А когда в Комиссии по коммерции рассматривают предложения по экономическому развитию страны, о том, чтобы улучшить дороги и речные русла, прорыть каналы «для сообщения рек», отменить таможни и внутренние сборы внутри государства, то Г. Н. Теплов, составляя сводную программу, перенес на потом пункт об «облегчении внутренней коммуникации», как весьма дальновидный, но «в нынешнем веке невозможным кажется» [494].

На всякий случай барон пытается войти в милость к польскому королю Станиславу-Августу. Осенью 1765 г. и весной 1766 г. он пересылает Казанове в Варшаву свои книги и рукописи, дабы тот преподнес их королю и польским магнатам. Но венецианец, удачно начавший карьеру при дворе и метивший в чтецы к королю, теряет всякую надежду преуспеть после дуэли с Браницким, а самое главное — после того, как о нем пошли малоприятные слухи. Подобные разговоры о нем начались и в Петербурге, Билиштейн пытался, как мог, защищать репутацию друга. Казанова получил высочайшее повеление покинуть Польшу; в виде прощального подарка Станислав-Ав-густ уплатил его долги. Рекомендация венецианца могла только повредить лотарингцу. Узнав о смерти Станислава Лещинского, Билиштейн понял, что на родине, в Лотарингии, грядут перемены, и написал Казанове, что не прочь был бы принять в них участие [495].