Авантюристы (СИ)

…Уже совсем стемнело, когда Нарышкин добрел-таки к себе на Мещанскую, исследовав по пути еще пару питейных заведений. Совсем уже подходя к дому Завынкина петляющей неверной походкой и взглянув на утыканное звездами небо, Нарышкин неожиданно для себя самого решил произвести обсервацию. Он разорвал пакет, извлек секстант и принялся обозревать вселенную, вертя прибор перед мутными глазами, заглядывая сквозь него на звезды, которые теперь более всего напоминали почему-то выпуклые шляпки обойных гвоздей. Это сравнение показалось Нарышкину вполне поэтичным и, довольный метафорой, он принялся было сочинять эклозу, но дальше строк

«В бархат неба вбиты звезды,
Словно золотые гвозди…»

дело почему-то не пошло.

Внезапно тишину отходившей ко сну Мещанской прорезал истошный женский крик:

— Убивают! Помогите! Караул!

На противоположной стороне улицы, против мастерской реставратора битой посуды, похоже, действительно кого-то били.

Из темного клубка человеческих тел выскочила тонкая женская фигурка и подбежала к Нарышкину, схватила его за рукав. Запричитала:

— Помогите, барин! Отца убивают лиходеи… помогите ради Христа!

Нарышкин насколько мог быстро оценил ситуацию. Постоял молча, слегка покачиваясь, чувствуя как глаза наливаются кровью, затем отстранил девушку (успел заметить: хорошенькая), пригнул голову по-бычьи и, взяв секстант на вооружение, пересек улицу. Разя тяжелым прибором направо и налево, он мягко вошел в самую середину толпы, в центре которой на тротуаре, закрыв окровавленную голову руками, сидел худой, как жердь, мужик в разорванном армяке. Нападавших было четверо. Однако Нарышкину показалось что-то около восьми. Скорее, даже девять…

— А ну посторонись, православные, — попросил он, сбивая секстантом чей-то картуз.

— Поберегись! — предостерег излишне ретивую физиономию, которая ткнулась редкими зубами ему в кулак.

— Ах, ты кусаться! Ну так я тоже буду кусаться! — сообщил Сергей, и в самом деле укусил попавшееся ему на пути ухо.

Укушенный истошно завыл. В толпе нападавших как-то сами собой появились бреши. Пара удачных фухтелей погнувшимся от ударов секстантом завершила баталию полной победой нашего героя. Враг ретировался, оставив после себя эхо отборной брани, несколько оторванных пуговиц и смятый картуз.

— Дуйте по домам, ребята, не то квартального позову! — крикнул Нарышкин вслед отступающим и помог подняться потерпевшему.

Лицо и борода того были в крови, рукав почти оторван.

Подскочила девушка, запричитала над отцом, который, однако, несмотря на то, что был бит, подобрал с тротуара бесхозный картуз и только затем, кряхтя, согнулся в земном поклоне.

— Премного благодарны, Ваше превосходительство, век будем за Вас Бога молить!

— Спаситель Вы наш, — хлюпнула носом девушка.

— Ну, полно. Полно, — поморщился Нарышкин, оценивая ущерб причиненный секстанту. — За что они вас?

— Лихие люди, нехорошие! Совсем живота лишить хотели. Если бы не Вы, то прибили бы нас с Катенькой, как есть прибили! Люди мы приезжие, небогатые, а энти вот подкараулили и все наши пожитки подчистую отобрали. Как-то еще до кишок не раздели!

В темноте сверкнула крупная слеза, серебряной змейкой побежала по грязной щеке, запуталась в растрепанной бороде потерпевшего.

— Куда ж нам теперя с тобой, Катюша? Меня в этаком-то виде и на постоялый двор не пустят да еще, пожалуй, и в сибирку посадят… Останешься ты, Катя, совсем одна-одинешенька. Без денег… без всего!

— Ничего, батюшка, свет не без добрых людей, вот и его превосходительство нам помогли. А деньги, что же о них горевать…

При упоминании о деньгах Нарышкин слегка поморщился.

— Ну, будет, будет! Какое я вам превосходительство? Сергей Валерианович меня зовут.

— Вы, Сергей Валерианович, истинный… ерой! — заявила девушка, утирая набежавшие слезы.

— Да ну уж… скажете тоже… — Нарышкин почувствовал, что зарделся.

— Правда-правда, — сказала она. И без перехода:

— Меня Катей звать, а это — батюшка мой, Степан Афанасич.

Оба снова поклонились в пояс, при этом из-под платка девушки выбилась коса (русая, насколько сумел разглядеть Сергей).

— Нарышкин Сергей Валерианович, — вновь отрекомендовался «ерой», немного наклонив голову и не сводя глаз с девичьей косы.

— Батюшки, не может того быть! — Степан отступил на шаг назад, в изумлении отворил рот.

— Чего не может быть? — Сергей нахмурился.

— Не гневайтесь, заступник, благодетель наш… да не в этом ли доме Вы проживать изволите?

— Изволю… проживать, — Нарышкин решительно не понимал происходящего. — К чему эти расспросы?

— Да ведь выходит это мы Вас, почитай, с полудня дожидаемся. А Вы — вот он каков! Сами нас нашли-с, — Степан захихикал, морщась от боли и трогая рукой подбитую скулу.

— Зачем дожидаетесь? — недоумевал Нарышкин, чувствуя, что мучительно трезвеет.

— Дельце у нас к Вам, Сергей Валерианович, голубчик! Вы уж не откажите выслушать. Дело-то оно выгодное к обоюдному согласию, — понизив голос и оглядываясь по сторонам, быстро заговорил Степан.