Авантюристы (СИ)

Райские кущи, крылатые карапузы, прелести богини Фортуны и страшный царь испарились без следа, а вместо них в раскрытую дверь комнаты заглядывала смуглая физиономия дядьки Терентия. Дядька пестовал Сергея еще в отрочестве и теперь, будучи отпущенным в столицу, служил в доме Завынкина дворником, а заодно присматривал за молодым, склонным к необдуманным поступкам барином.

— Какого черта тебе от меня понадобилось ночью? — недовольно проворчал Нарышкин, хотел было запустить в Терентия подушкой, да лень взяла вытаскивать ее из-под головы.

В прошлом Терентий служил на флоте и даже совершил кругосветное плавание на одном из судов Российско-Американской компании, о чем не раз тешил рассказами жадно слушающего его молодого барчука.

Дядька — невысокий, бородатый, коренастый мужичок, с темным, выдубленным ветрами и солнцем лицом, на котором ясно блестели добрые глаза, широко расставляя ноги, неуловимым чем-то напоминая краба, бочком-бочком вдвинулся в комнату, внеся с собой древесный, приятный запах свежей стружки, сам весь опрятный, в ладно сидящем на нем старом, но аккуратно заштопанном армячке.

Поклонился, протопал к окну, раздернул плотные шторы. В комнату прыгнул, побежал по полу, полез на диван и остановился на носу Нарышкина бледный солнечный луч.

— Склянки уж полдень били, баринок, — проговорил Терентий, проворно загребая «клешнями» столпившуюся у дивана груду пустых бутылок. — Солнышко-то уже — вона. Работает за нас грешных!

Дядька Терентий обладал двумя бесспорными с точки зрения Нарышкина достоинствами: он одновременно и споро мог делать несколько дел и никогда ни в чем не упрекал молодого барина, к образу жизни и характеру которого давно привык. Дядька любил Нарышкина и ничему не удивлялся. Вот и сейчас он уже протирал пыль, сгребал со стола объедки. Как по волшебству на нем возникла запотевшая бутыль хлебного вина.

— Провианту из дому прислали, — Терентий уже выставлял на небольшой столик у дивана свиное сало, домашнюю колбасу, ржаной хлеб и крепкие соленые огурчики.

— Какой сегодня день? — Нарышкин расчесал пятерней мятые, всклокоченные, как у псаломщика, вихры и вделся в турецкий халат, поданный расторопным Терентием.

— Четверьхь, — сообщил дядька, уже выметая пыль из углов.

Барин издал звук, похожий на рычание, откупорил бутыль и припал к ней, как младенец припадает к груди кормилицы.

— Ну, что там дома? Что нового в деревне? — увязнув зубами в сале, прогудел Нарышкин.

— Да, вроде, все как будто порядком, — дядька Терентий затеплил лампадку и смахнул паутину с образов. — Все велят вам кланяться. Хозяйство как будто движется мало-немного. Только вот Петр Кузьмич, управляющий Ваш, царство ему небесное, того…

— Чего «того»? — повернул голову Сергей.

— За борт сыграл, как у нас говорили, — Терентий поправил висевшие на ковре скрещенные турецкие сабли.

— Куда сыграл?

— На Масленую, сказывают, уходили его шибко…

— Когда?

— Да Петра Кузьмича-то.

— Куда уходили? Зачем? — не понял Нарышкин.

— Да Петра же Кузьмича! На масленую неделю накинулись на него лиходеи какие-то ночью и так отконопатили, что прямо караул. Три дня, сказывают, лежал. А потом шабаш. Отдал концы!

— Убили что ли? — дошло наконец до Нарышкина. Он тряхнул головой и сделал большой глоток хлебного. — Ай-яй-яй. Это скверно! Очень скверно, Терентий.

Барин помолчал, соображая. Несмотря на дурные известия, ему становилось значительно лучше. Остатки давешней хандры улетучивались, подгоняемые прохладным вином и сытной деревенской пищей.

— Да за что же его?

— Кабы знать, за что! — дядька выкатил из-под дивана пустую незамеченную бутыль, выгреб мусор.

— Станового пристава вызывали?

— Да был, сказывают. Приехал, походил, поспрошал, Митьку Косого высек для острастки и укатил. Поди теперь, сыщи лиходеев-то! Одеваться прикажите или как?

Терентий подал барину вычищенный сюртук.

Нарышкин, подумав, разделался-таки с хлебным. Подцепил кусок колбасы и покосился на солнечный лучик.

— Что там, в божьем мире-то творится?

— Известно что, батюшка Сергей Валерианович! Май соку набирает. На дворе полный штиль. Погодка — любо дорого поглядеть.

Терентий, воркуя, помог барину скинуть халат и натянуть сюртук.

— Да, вот еле-еле не позабыл! Тут Вам бумаги пришли.

— Что за бумаги? — Нарышкин глянулся в зеркало.

«Да, немного помят, слегка опух, синева на подбородке… пожалуй, что и подзаплыл жирком… Но ведь не свататься же», — подумал он и в целом остался собой доволен.

— Что там за бумаги такие?

— Расчеты квартирные от Завынкиных. Аглая Тихоновна шибко ругались. Не платит, мол, барин твой!

— Вечно ты, Терентий, ляпнешь этакое! — рассердился Нарышкин. — Мало мне забот. Дома, вишь ты, беда какая стряслась, а ты ко мне с квартирными расчетами приступился, за горло схватил, Аглаей Тихоновной стращать вздумал! Видал я твою Аглаю Тихоновну, знаешь где?

— Где? — живо поинтересовался дядька Терентий, смахивая с плеча барина соринку.

— Рядом с мужем своим — Силой Тимофеевичем Завынкиным, царствие ему небесное, вот где!

Терентий, усмехнувшись в бороду, перекрестился.

— Что там еще?

Дядька подал запечатанные сургучом конверты.