Ave, Caesar! [ Аве, Цезарь!]

В палатке было темно. Не видя ее лица, Василий не понимал, как ему следует себя вести. Заговорить с ней? Молча подержать за руку? Или от него требуется только молчаливое присутствие? Для того чтобы снять напряжение, он лег на спину, закинув руки за голову. Спустя пару минут Сонина голова оказалась у него под мышкой, а губы уткнулись ему в шею. На это вполне невинное прикосновение тело отреагировало мощнейшим приступом желания, и Василий окаменел. «Не сметь, скотина! Она совсем еще девочка».

Но, когда обнаженная Сонина рука обвилась вокруг его шеи, а губы из углубления под подбородком переместились к губам, он, забыв обо всем, приподнялся, одним движением расстегнул ремешок футляра от видеокамеры на Сонином затылке, сорвал камеру с себя, запихнул их в рюкзак и вышвырнул из палатки…

Соня лежала, таращась в темноту и прислушиваясь к дыханию спящего рядом Василия, почти неразличимому на фоне шума прибоя. Попытки прислушаться к себе она оставила за полной невозможностью разобраться в своих чувствах и ощущениях. В голове неотвязно звучало: «Это не я. Это все происходит не со мной».

Как могло получиться, что защитная стена, которую она сооружала вокруг себя всю сознательную жизнь, вдруг рухнула? Почему? Потому что Василий оказался первым человеком, который искренне ее пожалел? Потому что пришел к ней на помощь, не прося и не ожидая ничего взамен? Потому что был заботлив и ласков? Или потому, что она впервые встретила мужчину, который вел себя как мужчина?

Но главное, как она, Соня, пошла на такой риск? Ведь она фактически предложила ему себя! А если бы он в ужасе от нее отшатнулся? Или просто погладил по голове и сказал, что не стоит делать глупостей? С чего она, некрасивая закомплексованная деваха, вдруг взяла, что Василий на нее польстится? Как она будет смотреть завтра ему в глаза, если он сделает вид, что ничего не произошло?

И все-таки Соня ни о чем не жалела. Теперь — даже о своей поездке на остров. Ведь она могла бы умереть, так и не узнав, что это значит — полюбить.

Версии

Джокер проснулся в неожиданно хорошем настроении. «С чего бы это? — удивился он, еще не открыв глаз. — Ладно бы сон приятный увидел или забыл, где нахожусь, а то ведь всю ночь муравьи снились, бегающие по мертвому лицу Марго. Чему тут радоваться?»

Причина оказалась простой. Посмотрев на сводчатый верх палатки, он увидел пятна света и тени. Стало быть, выглянуло солнце — впервые после высадки на остров. Взгляд на часы прояснил все окончательно. Без четверти девять. Иначе говоря, он спал девять часов без перерыва. Выспался.

Покосившись направо, Джокер увидел спящую Мадонну, и его беспричинная радость сменилась чувством неловкости перед Жанной. Мало того что он вчера целый вечер демонстрировал дурное расположение духа, так еще и бросил тетку одну. На всю ночь. Если он по каким-то причинам решил считать Жанну железной леди, это еще не значит, что она не нуждается ни в отдыхе, ни в компании. И Мадонна тоже хороша. Пригласила Жанну присоединиться к ним и тут же спихнула на нее три ночные вахты. Хотя это он, может, и зря. Вчера Мадонна выключилась, не дожидаясь обеда. Наверняка ночью просыпалась и подменяла Жанну. Это он, Джокер, проявил себя как полное мурло.

Ладно, как бы то ни было, нужно вылезать из палатки. Пора спасать лицо, то бишь приносить Жанне извинения и заверения, что подобное свинство больше не повторится.

Жанна сидела у костра и расчесывала влажные волосы — видно, успела вымыть голову. С распущенными волосами она выглядела гораздо менее строгой, чем с пучком на затылке. И более юной. Если раньше Джокер полагал, что ей не меньше сорока, то теперь не дал бы и тридцати пяти.

— Доброе утро! Как мне, мерзкому гаду, бросившему прекрасную донну на произвол судьбы, вымолить себе прощение? Хотите, поползаю перед вами на брюхе?

— Не хочу, — сухо ответила Жанна, лица которой почти не было видно за каскадом густых волос. — Помнится, один такой гад поползал как-то на брюхе перед Евой. Ни к чему хорошему это не привело. Но я не отказалась бы от завтрака и чашечки кофе.

— Уже бегу! — весело крикнул Джокер.

Когда завтрак был готов, Жанна разбудила Мадонну. То ли со сна, то ли по какой-то иной причине, но игривое настроение союзников девице не понравилось, и она быстро изменила атмосферу одним-единственным вопросом:

— Интересно, кого-нибудь сегодня ночью замочили?

— Не думаю, — сказала Жанна, к которой тут же вернулась сдержанность. — Если бы это было так, выжившему вряд ли захотелось бы дожидаться судебного заседания в одиночестве. Он пришел бы сюда.

— Она, — поправила Мадонна. — Зуб даю, киллерша — скромница Соня. Это она пришила того надутого болвана, ну, как его… Степаныча.

— Слушай, твоя неприязнь к малышке, конечно, сильный довод, — раздраженно произнес Джокер, раздосадованный тем, что ему испортили утро. — Но меня он не совсем убеждает.

Мадонна промолчала, лишь обиженно поджала губы.

Когда они пришли наверх, к общему лагерю, Василий при виде их расплылся в улыбке, чем немало удивил и даже тронул Джокера, привыкшего к всегдашней невозмутимости спикера.