Ave commune!

Громоподобный голос донёсся из всех колонок и народ в одно мгновение пал на колени перед Апостолом Коммун, став ему кланяться. Давиану пришлось подчиниться, и он вместе с Юлей стал отыгрывать роль шестерни в механизме, которые «рады» появлению хозяина. Была пара человек, которые замешкались и вовремя не преклонились и народ, на почве безграничной любви повалил таких на землю и сломал ноги, прикрикивая – «не хочешь сидя чтить великого Лидера, будешь это делать лёжа». Несколько парней и девушек моментально были свалены и их конечности под неприятный хруст изломали, приведя их в нужное положение.

Апостол Коммун запел сладостные трели про своё величие и могущество, про то, как важно быть равными… пел он примерно часа два, пока народ ему кланялся и плакал, кланялся и плакал.

Давиан думал, что Империя есть оплот Культа Личности, возведённого в состояние религии, но здесь он открыл для себя новые горизонты возможного извращения над душами людей. И больнее всего ему было наблюдать за Паулем. Его друг, старый приятель, словно не увидел товарища. Колкостью взялось сердце, когда Давиан смотрел на исхудавшего и лишённого жизни в глазах Пауля, лицо и голову которого украсили шрамы и следы врачебных нитей… словно его шили-перешили.

Верховный лидер прекратил акт преклонения одним взмахом руки, которым он попросил подняться толпу людей и правой рукой дал им понять, куда устремить взгляд пламенных очей. Партийцы обратили взор на крыши зданий, где выстроились сотни отобранных человек. Апостол Коммун заявил, что эти люди специально выбраны «народными приапостольскими сообществами», чтобы потвердеть «власть людей». Если они, собравшиеся, проголосуют сейчас за прыжок, то те бедняги сиганут с крыши, чтобы подтвердить свою любовь к Апостолу.

Перед глазами Давиана встал образ ближнего востока, возникший из воспоминаний об уроках истории, времён халифатов и крестоносцев. Всё напоминало ритуальное жертвоприношение во имя лидера, а Апостол Коммун походил на «старца горы», который дабы потешить своё самолюбие готов во славу свою пролить крови чужой.

Естественно разыгранный референдум решил – смерти во имя его имени к верховному лидеру быть. Одним взмахом Апостол Коммун сбросил сотни человек с крыш, которые на почве, взыгравшей в них фальшивой любви и рьяного почитания, пали на асфальт подобно дождю, что вызвало бурю ликования в огромнейшей толпе.

Ужас на пару с омерзением взыграли внутри Давиана, но он мгновенно подавил их в себе и не дал бранной речи вырваться из горла. Скрипя зубами и с гневом в сердце, он покорно продолжил участие в том, что продолжилось дальше. Все запели шестнадцати строчный ксомун «Слава лидеру», где воспевался Апостол. Люди, нет – жалкие подобия людей, чьи души во время «воспитания» были запрограммированы на заведомую любовь к лидеру, пели шестнадцать строк, и буквально давились слезами радости, зачитываясь словами похвальбы.

Но затем… Давиан понял насколько души людей искалечены вирусом фанатичного проследования за личностью, которую сами взвели в образ веры, подняли на штандарты. Апостол высказал пламенную речь о том, что тот, кто за ним не пойдёт, не будет исповедать путей его, то того ждут вечные страдания. Он сказал, что тот, кто не похож на него в аспектах духовных, есть отступник, которого необходимо покарать. «Идите – судьи народные народом являющиеся. Делайте всё, чтобы найти гадость вражью и карайте… карайте её».

После того, как слово было сказано – они двинулись. Огромные народные массы людей, объятых огнём жажды народного правосудия, ринулись, скованные единой волей, воздавать всем, кто им покажется недостаточно твёрдым в вере в коммунизм. Юридически судить всем Ульем никто не воспрещал, только проповеди слуг повинности слова удерживали людей от стихийных демократичных судов, но теперь сам Апостол – высший начальник всех повинностей дал вольную.

Давиан помнил, что быт обычного работяги из сообществ и коллективов, входящих в область повинности труда не отличается разнообразием. От работы и до комнаты в холле, перебивка на споры в коллективах, голосования и возможность редкого отдыха. Не хитро, тускло и уныло. И тут появилась возможность грандиозного веселья, где нет ограничений и запретов, ибо они сняты самим Апостолом.

Огромные толпы и массы людей побежали искать тех, кто не был на проповедях Апостола и как только группы народа их находили, то наказание следовало незамедлительно. «Неверных» вешали, вспарывали, топили, резали и стреляли – делали всё, чтобы доказать свою лояльность верховному лидеру и идеям Директории Коммун. Обезумевшие орды партийцев утонули в едином порыве карать и лить крови во имя Апостола, без жалости и сожаления, без моральных угрызений. Таков народный суд – жесток и беспощаден, слеп и лишён милосердия, преисполнен кровожадностью.