Август и великая империя

Ирод пытался навязать иудеям верховенство двух сил, против которых он считал безумием бороться: эллинизма и Рима. Это была мудрая и необходимая политика, но она вызвала негодование населения в его царстве благодаря средствам, употребленным для ее осуществления. Это было важным предостережением для Рима. Квинтилий был так испуган восстанием, что, восстановив кое-как порядок, позволил евреям послать в Рим депутацию с просьбой об уничтожении монархии.[392] Август, сенат и Рим услышали ту же жалобу с Востока, на этот раз униженную и слезливую, которая с силой и с гневом уже раздавалась на Западе: жалобу деревень, схваченных и выжитых огромным чудовищем, глазом которого была монархия Ирода, а ненасытными щупальцами — города, украшенные великолепными монументами и оплачивавшие собранными с деревень деньгами удовольствия кишевших при дворе паразитов, придворных чиновников, артистов, иностранных ученых, отряды фракийских, галльских и германских солдат, которые жирели, принуждая иудеев поститься даже в дни, не предписанные законом. Сокровища, собранные с таким трудом иудеями, были открыты иностранным государствам, царям и чиновникам, в то время как роскошь, порок, подкупность, раболепие, преступление господствовали при дворе посреди ужасной бедности обедневшего и придавленного народа. Иудейские послы просили теперь об уничтожении монархии, присоединении Палестины к Сирии и превращении ее в римскую провинцию.[393] Чтобы избавиться от фамилии Ирода, Палестина искала убежища на груди Рима! Но этот отчаянный вопль не мог поколебать холодное благоразумие Августа. Август говорил себе, что, если Палестина будет обращена в римскую провинцию, Рим примет на свою ответственность управление таким беспокойным и волнующимся народом со своими столь малочисленными и неопытными магистратами; что он будет вынужден распустить одну часть армии Ирода и реорганизовать другую, обратив ее во вспомогательную армию под командой римских офицеров; что это превращение армии Ирода даст еще больше дела легионам, расположенным на Востоке и бывшими столь малыми по сравнению с возложенной на них задачей, и это как раз в тот момент, когда возникала другая, еще большая опасность. Фраатак, сын Фраата, внезапно обратился против Рима, занял, как кажется, с помощью национальной партии Армению и принудил признанного Римом царя обратиться в бегство.[394] Это было изменой в глазах Рима, которая должна была иметь две причины: желание заставить забыть свое сомнительное происхождение путем популярной национальной политики и желание заключить с Римом соглашение, одним из условий которого была бы выдача ему сыновей Фраата. Последние в руках Рима были слишком опасными заложниками. Таким образом, надежды, возлагавшиеся Римом на выполненную Теей Музой дворцовую революцию, оказались напрасными. Римский протекторат в Армении, на котором покоилось верховенство Рима во всей Азии, подвергся сильной опасности. Мог ли Рим сделать этот шаг назад в Азии, когда Август в течение двадцати лет уверял Италию и империю, что парфяне склонились перед римским протекторатом? Но для энергичных действий в Армении нужно было иметь свободные руки в Палестине.

Август поэтому не согласился предложить сенату обратить Палестину в римскую провинцию, а вернулся к уже ранее принятому решению и придумал, как обычно, компромисс, чтобы удовлетворить обе стороны: он разделил царство Ирода на две части; одну часть он дал Архелаю с титулом этнарха, обещая ему в случае хорошего управления титул царя; другую часть он разделил еще пополам, и одну половину дал Филиппу, а другую Антипе; таким образом, в Палестине он установил новую монархию, разделенную на три части, следовательно, более слабую и за которой легче было наблюдать.[395]

Для решения восточного вопроса Август решил, наконец, послать в Армению армию с целью восстановить там. римский протекторат и показать всему Востоку, что вплоть до Евфрата Рим не желает выносить чьего-либо соперничества или совладения.

Трудность армянского вопроса 4 г. до P.X

Хотя Август сомневался, чтобы Фраатак действительно мог выполнить свои угрозы и от слов перейти к делу, а старался только напугать, чтобы заключить более выгодный мир, он, однако, не мог не испытывать с этой стороны довольно сильного беспокойства. Так как в этом деле требовалось скорее употребить угрозы и переговоры, чем силу, то было важно, чтобы экспедицией руководил влиятельный и ловкий человек. Сам Август был слишком стар, чтобы совершить такое длинное путешествие и взять на себя столь трудное предприятие;

Тиберий был на Родосе; а в Риме между знатными не было никого, кому Август мог бы довериться. Почти все они были неспособными.

Луций Домиций Агенобарб, например, продемонстрировал в Германии только очень умеренные доказательства своей ловкости.[396] Марк Лоллий имел, может быть, необходимые качества для командования, но он не имел достаточно авторитета, и нельзя было довериться в достаточной степени его честности.[397]