Август, в который никто не придет

Я сам не вижу в своих мыслях ничего такого, я прячу их от самого себя, я даже сам не знаю, что дождусь берега ночи только для того, чтобы лечь в челнок, завернуться в тяжелое одеяло – ночи плывут холодноватые, – и направить свой челнок не поперек ночи, как велели отцы, и отцы отцов, и отцы отцов отцов, и отцы отцов отцов отцов – а вдоль…

…вдоль…

Я не говорю себе этого слова, этого слова нет, нет, нет, я не знаю такого слова – скользящего в-в-в-в, спотыкающегося дддд, звучного, тягучего – о-о-о-о-о-о, гладкого, глянцевого – л-л-л-л-ь, такого слова нет, нет, нет, его даже не придумали…

…проще вот так – забыть, что задумал (да ничего я не задумал), прийти в себя, когда мой челнок уже неслышно ускользнет прочь от большой флотилии, от уютного света фонарей – в непроглядную чернильную тьму, которую не в силах осветить далекие звезды. Спохватиться – когда самые огни скроются в темноте, и я останусь наедине с ночью, и шумный суетливый день не найдет меня, хватится, – когда уже будет поздно, когда я буду уже далеко, когда останемся только мы вдвоем – я и ночь.

Вот только тогда можно будет сказать себе – получилось, и поуютнее устроиться в челноке, и смотреть в едва различимые очертания ночи, прислушиваться, не мелькнет ли где-то впереди бурлящий водопад. И ждать, пока извилистое русло маленькой ночи впадет в огромную, бескрайнюю ночь, настолько глубокую, что она сама не знает, как далеко простирается в бесконечность….

…но это будет потом, потом, когда прохладное, темное полотно ночи покажется перед нами, и заскучавший челнок наконец-то закачается на волнах полуночи. А пока не думать, не думать, бежать, бежать, бежать во весь дух вслед за всеми, по суетливому, слепящему дню, вечно подгоняющему самого себя – бежать во весь опор, ждать, когда появится темная полоса ночи, почему так долго, почему так нескоро, почему её все нет и нет, ждать, ждать, не слушать какие-то безумные пророчества о том, что кончится время ночей, и все дальше и дальше будет тянуться бесконечная равнина, залитая светом ослепительного вечного дня….

Ищет душа

Ищет душа не минувшего – вечности, вечности,
Ищет душа не созвучия – тишины,
Хочется судеб каких-нибудь нечеловеческих,
Хочется высей каких-нибудь неземных.

В городе, каменном городе тесно нам, тесно нам,
И под ногами на улицах – холод и лед,
Хочется граней каких-нибудь сверхъестественных,
Хочется мыслей каких-нибудь – без пустот.

Что-то далекое, зыбкое, манит и манит меня,
Белые блики на вещей, хрустальной реке,
Хочется далей каких-нибудь затуманенных,
Хочется знаков каких-нибудь – вдалеке.

Манит туманное прошлое – рунами, ведами,
За измерения, дали и за года
Хочется тварей каких-нибудь нам неведомых,
Хочется странствий каких-нибудь в никуда.

Белые звезды из сумерек падают, падают.
Не поднимаются сызнова в облака,
Хочется таинств каких-нибудь неразгаданных,
Хочется миссий каких-нибудь – на века.

Давят на плечи тяжелые здания, здания
Люди живут, как на разных на полюсах,
Хочется знаков каких-нибудь – знамений, знамений,
Тонко написанных кем-нибудь на небесах.

В каменных стенах наедине с одиночеством
Ищешь каких-нибудь мыслей, каких-то идей,
Хочется далей каких-нибудь – не перехочется,
Хочется неба – на тесной земле людей.

Не все карты

– Давно работаете? – спрашивает он.

Смотрю на него, чувствую, что-то с ним не так, понять бы еще, что…

– Двадцать лет.

– Я так понимаю, в психиатрии что-то сечете…

– Да, и немало…

– Очень хорошо, – он снова смотрит на меня, снова пытаюсь понять, что с ним не так, – городок тут один есть… ну да, вы уже читали в объявлении… Рамсбург… вот вы тут и поживете, с жителями пообщаетесь… посмотрите… что с ними не так…

– Не так?

– Ну да… у них не все карты в колоде, просекли?

– Понимаю… весь вопрос, что это, обычные невинные странности… или что-то более серьезное…

– Ну вот, вы и разберетесь, серьезное или нет. Поговорите с ними…

Меня передергивает: